Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - За что обижаете меня?– - спросил он.– - Почто в великий час битвы лишаете случая отличиться? Вы ведь знаете, каков я: смерти не страшусь, хотя и от жизни не отказываюсь.
– - Исполнять!– - гаркнул Румянцев.
Михаила Илларионович Голенищев-Кутузов тихо засмеялся:
– - Я ведь предупреждал, что вас ждут великие дела.
– - Помолчи хоть ты... капитанишко!
Потемкин отъехал к обозам. Ночью разожгли костры, в пикетах покрикивали часовые, кони фыркали устало. Было неприятно тихо, но даже в тишине угадывалось присутствие многотысячной орды татарских всадников, стороживших огни русского вагенбурга, чтобы
Это был момент, когда Румянцев перешел Траянов вал, а его войска -- в суровейшем молчании -- выстроились к баталии. Турки проснулись, с удивительной бодростью накинулись своей конницей. Но уже миновали времена Миниха, который создавал гигантское каре, еле ползущее со своими обозами, пушками и стадами живности внутри его, -- Румянцев, избавясь от вагенбурга, расчленил армию на несколько подвижных малых каре, ограждая их не рогатками, а массированным огнем артиллерии, и пушки Мелиссино, встречая этот день, день небывалой славы, прямо с колес (!) дали башибузукам жестокий отпор... Румянцев обернулся к штабу:
– - Виватов не надо! Скажем "хоп", когда выскочим...
Каре князя Репнина уже трещало под натиском турок, выскочивших из лощины. Румянцев бросил резерв в эту лощину, дабы пресечь врагу пути к ретираде. Бой охватил всю линию войск. Румянцеву доложили, что взято уже девяносто орудий.
Румянцев хвалить за геройство никого не стал:
– - Девяносто? Почему так мало, черт вас побери?..
За главным ретрашементом открылись мощные батареи великого визиря. Под свирепым огнем, в двух каре, шагали полки -Бутырский, Муромский, Астраханский и прочие (всего четыре тысячи штыков). Вдруг, будто из-под земли, выросла перед ними десятитысячная толпа отборных янычар.
Никаких ружей и пистолей-одни лишь сабли.
– - Ля-илъ-Алла!– - дружно закричали они.
Румянцев прикрыл глаза. Потом открыл их: двух каре уже не было. Русские знамена перешли в руки янычар, а великое воинство великой России спасалось постыдным бегством -- под защиту соседних каре. Румянцев дернул давно не бритой щекой.
– - Коня!– - повелел он. Конь вынес его перед панически бегущими войсками. Румянцев вздыбил под собой жеребца, раскинул руки вширь: -- Да постыдитесь, робяты... вы же ведь -- русские!
Это не был приказ -- лишь сердечный призыв. Не полководца к солдатам, а отца -- к сыновьям своим. Вокруг него собирались разбитые, растоптанные, изувеченные, посеченные саблями бутырцы, московцы, астраханцы и прочие. Над ними возвышался сам Румянцев без парика -- с открытою головой, кое-как обстриженной ножницами:
– - Очухались? Тогда за отечество, с Богом... арш!
Спасибо Мелиссино, вот молодец: сверхточно уложил он ядра прямо в зарядные фуры, отбитые турками у русских. Порох есть порох, и с ним не шути: фуры -- одна за другой -- взрывались, погребая янычарские толпы. Халиль-бею протянули подзорную трубу, но величавым жестом визирь отвел ее от себя:
– - И без нее видно, что пора убирать шатер...
Его шатер уже пронзали визжащие пули -- это в тыл янычарам продралась, вся в крови, дивизия князя Репнина. Напрасно великий визирь пытался остановить
– - Мы не виноваты, -- кричали ему в ответ, -- поди-ка сам побывай у Кагула, где сверкают молнии и грохочут громы...
Разгром турецкой армии довершила турецкая же дивизия "Анатолия", составленная из курдов. Выступив на подмогу Халиль-бею, они поняли, что битва проиграна, и всех убегавших грабили и убивали без жалости. На целых семь верст дорога турецкого отступления покрылась голыми обезображенными трупами. Каплан-Гирей поспешно увел своих татар прочь от Кагула -- в дунайские плавни, под защиту стен Измаила...
Был уже полдень, когда Потемкин привел вагенбург к месту сражения. Голова кружилась от множества трофеев: палатки, скотина, посуда, верблюды с тюками, ковры, экипажи, фуры с припасами и аптеки достались русским заодно с главным казначеем турецкой армии, которого Безбородко уже тряс за бороду:
– - Пес паршивый! Куда твоя казна подевалась?
От казны визиря нашли только мулов, клейменных особым тавром султана Мустафы III, но пиастров и дукатов -- ни единого. Безбородке надоело драть сераскира за бороду, он сказал:
– - Собирай гарем да скажи бабам своим, чтобы не ревели. Сейчас всех вас отправим на житье в Саратов...
Гигантская армия Халиль-бея перестала существовать. Нет, всю ее, конечно, не выбили -- она попросту разбежалась.
Это случилось 21 июля 1770 года. Виват!
Мародеры того времени знали: только тряхни мертвого турка -он зазвенит от награбленного золота, а с русского солдата поживы не будет. Иностранные волонтеры при ставке Румянцева писали с насмешкою, что рядовой воин России плохо знает, как выглядит серебро и злато ("они не умели различать их по цвету"). Солдат ведал два ценных металла -- свинец в пулях да медь в пятаках, которыми казна платила ему за ратные подвиги. Русский воин был бескорыстен и жил малым: хлебом и чесноком, чаркой водки и куском мяса. Он любил ходить в сапогах, но иногда бегал в атаки босиком, оставляя обувь в обозе. Простые дети крестьянской Руси, они босиком-то бывали еще проворнее...
Торжество Кагула имело продолжение: вскоре пал Измаил, Потемкин покорил Килию, русская армия разворачивала победные стяги в долинах Дуная. Петр Александрович, рапортуя Екатерине, не забыл, конечно, перечислить и свои "старческие" немощи: тут болит, здесь покалывает, снизу ноет, сверху дергает. "Ох, притворщик!– - смеялась Екатерина.– - Да я-то всего на четыре годочка его моложе, а разве кто скажет, что я старуха?" Она присвоила Румянцеву чин генерал-фельдмаршала, написав в рескрипте: "Вы займете в моем веке несумненно превосходное место предводителя разумного, искусного и усердного. За долг свой почитаю Вам отдать сию справедливость..." Петр Александрович первый в России удостоился ордена Георгия первой степени. Наградами осыпали и офицеров его армии. Румянцев поздравил Потемкина с третьей степенью долгожданного Георгия.
– - Это не за Кагул -- за Ларгу!– - сказал он.
Потемкин прямо-таки осатанел от бешенства:
– - Помнится, за Ларгу-то вы меня вешать желали.
– - Дождись случая -- повешу, -- был ответ без улыбки...
А рядовые победители при Кагуле получили в награду невиданное для них чудо из чудес -- шерстяные носки. Памятники той величавой битвы до сей поры гордо высятся близ молдавского колхоза Вулканешти; прохожий и сейчас, через два столетия, читает отлитые из чугуна вещие слова фельдмаршала Румянцева: