Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Вечером, по привычке, сошлись на родном подворье три брата. Старшего, Петра, царь тоже отпустил на побывку, к семье. Толковали о житье-бытье. В основном говорил Петр. Вспоминал подробно, как управлялся со шведами, смеялись, когда царь рассказывал, как на конях морские призы брал.
— Государь-то под Нарву и царевича Алексея прихватил, — вспомнил старший брат, — правда, он больше в шатре отсиживался, боязливый.
— Ровесник твоему Саньке, — вставил Федор. — Как у сынка-то ученье у Форварсона, в Сухаревой башне?
— Обвыкается, уж больно немеки
— А на Кукуе-то Монсиха язык прикусила, — осклабился Андрей. — Не видать и не слыхать ее.
— Слава Богу, Петр Лексеич отвадил ее, — поддержал Федор.
— Свято место пусто не бывает, — загадочно ухмыльнулся старший брат и заговорил вполголоса. — Объявилась подле Петра Лексеича чернобровая молодица из заморских кралей. Данилыч ее, слышно, у Шереметева перехватил.
Федор наморщил лоб:
— А я давеча наведался в покои до Марфуши нашей, гляжу, подле Натальи Алексеевны незнаемая смазливая девка притуливается… — Апраксин хмыкнул. — Такая, пожалуй, ему по вкусу…
Шестое лето для адмиралтейца начиналось хлопотно. Ранней весной ожидался приезд царя. Как всегда, со свитой и вдобавок с иноземцами. На стапеле дневал и ночевал Скляев, готовил к спуску восьмидесятипушечный корабль «Старый Орел». Строили его по чертежам царя, «корабельной архитектуре», как любил выражаться сам Петр.
— Такого кораблика на Руси еще не бывало, — с затаенной гордостью хвалился Апраксину Федосей. — Пожалуй, и у англичан десятка не наберется.
— Ведаю, ведаю, — добродушно ворчал, опершись на фальшборт, Апраксин, любовно окидывая громадину корпуса корабля-красавца. — Мне сказывали и Козенц, и Най, што сей корабль под стать иховым самым лучшим из королевского флота.
Безоблачная голубизна неба, апрельское солнце, щебетание птиц. Зеленеющее первотравье внизу, вокруг стапелей усиливали и без того радостное настроение в предвкушении предстоящего торжества.
Десятки кораблей спускал он на воду за эти годы, отводил к Азову, определял в строй. В каждом из них частица его работы, толика душевного тепла, отданного любимому делу.
Сам процесс строительства кораблей напоминал ему какой-то странный калейдоскоп множества сменяющих друг друга операций, в итоге этого длительного, подчас мучительного, действа рождалось на воде удивительное творение рук человеческих — красавец корабль, осененный парусами.
Долгие годы, начиная с Плещеева озера, где впервые, подхваченный парусами, ощутил дивное чувство стремительного движения по воде, потом в Архангельском, за границей, здесь, в Воронеже, он по капелькам впитывал увиденное, услышанное о корабельном строительстве. Что-то постигал своим умом, многое узнавал от Скляева, Меншикова, Кикина, Верещагина. Длинными зимними вечерами слушал рассказы Ная, Козенца.
Англичане поведали, что линейные корабли, подобные стоящему на стапелях «Старому Орлу», в Европе начали мастерить всего полвека назад. Создавали их для войны, а военные моряки знали, что в мирском бою победит тот, кто быстро и ловко маневрирует. Поэтому прежде всего корабль должен быть крепким, резвым и послушным. Но трудно все предусмотреть, были и неудачи.
— Когда в Англии начали строить линейные корабли, — рассказывал Козенц, — один из первых, семидесятипушечный колосс, при первом же небольшом шторме, взойдя на гребни соседних волн, переломился пополам. Сотни людей погибли.
Чтобы корабль резво бегал под парусами, корпус должен быть узким, а для поворотливости, наоборот, с широкими обводами.
Сила военного корабля и в количестве мощных пушек. На малых судах большие пушки не поставишь, да и на деке тесно, не развернешь и не зарядишь тяжелое орудие. И важно, чтобы корабль не свалило при ветре, не кренило, чтоб имел хорошую остойчивость. Потому ежели и малая волна, а корабль кренит, то подветренным бортом черпнет он воду открытыми артиллерийскими портами и пойдет на дно. Задраивать порты тоже невыгодно, меньше пушек стреляет…
Немалое значение для мореходных качеств и маневренности имеют осадка корабля, паруса разные, обводы корпуса, форма носа и кормы.
Все эти премудрости объединяла корабельная архитектура. Многое здесь постигалось опытом и интуицией корабельного мастера, а зачастую двигались на ощупь.
Во всем этом сложном деле участвовал «по силе ума своего» адмиралтеец…
«Старого Орла» спускали на воду перед самой Пасхой. В Воронеж на торжества приехало много гостей, и гости все иноземные послы.
Английский, французский, голландский и датский послы обычно с нетерпением ждали приглашения царя в Воронеж. У представителей морских держав всегда особый интерес к морскому делу. Особое рвение проявлял вездесущий посланник английского короля Чарльз Витворт… Отслужив молебен после спуска «Старого Орла», справив торжество, Петр сам повел к Азову отделанные и готовые корабли. Царский штандарт он поднял на любимом детище, изящной и грозной «Предистинации». Апраксин провожал его в устье.
— Забот у тебя, как всегда по весне, невпроворот, — чеканил царь, — не мешкай с оснасткой для балтийских верфей. Пошли кого в Липцы, торопи с пушками. Ты же сам наладил там литье, теперича спуску не давай. Каждое лето не одна сотня орудий на корабли потребна.
— Как с послами быть, Петр Лексеич? Всюду нос суют.
— Пущай глядят, не гони. Все одно шпионы шастают. А так лишний раз государи их закумекают, верно генерал-адмирал? — Царь озорно подмигнул Головину.
— Оно так, государь, но и всякое худое донесут.
— Нам не привыкать, пускай пакостят, охоту у нас не отобьют.
И в самом деле, иноземные посланцы иногда описывали своим суверенам увиденное не без высокомерия.
Первое послание Витворт отправил государственному секретарю после отъезда царя. «Его Царское Величество отправилось к Азову 10 числа текущего месяца с 4 кораблями и 6 бригантинами… Адмирал останется в Воронеже, пока не получит известий от царя из Азова». Следом сообщил в Лондон о намерениях царя.