Федор Апраксин. С чистой совестью

Фирсов Иван Иванович

Последняя фраза заставила встрепенуться дремавших на лавках бояр. В прежние годы слыхивали они о морских «потехах» царя, даже ссужали ему деньги на затеянное строительство в Воронеже, но сегодня царь заговорил о каком-то новом и пока не совсем понятном деле… Зашептали, пока вполголоса.

— Штой-то государь затеял. Дворы и подати наши считать почал…

— Никак, воев морских ладить…

— Много ли с нас возьмешь, охо-хо, чего для?..

— Однако Азов-то воевали. Софья много сулила, оставила с кукишем.

— Там, глядишь, морем-то торговать мочно?

— Приговорить

бы надобно…

И бояре приговорили: «Морским судам быть, а сколько, о том справитда о числе крестьянских дворов, что за духовными и за всяк чинов людьми, о том выписать и доложить не замолчав».

Дума порешила «строить в Таганроге город и гавань», расписала сооружать корабли «кумпанствам». С восьми тысяч дворов полагался один корабль. Не важно, чьи дворы — монастырские, патриаршии, дворянские или купеческие.

Начало осени Апраксин провел в беспрерывных хлопотах. Наконец-то снарядили для отправки в Голландию фрегат Яна Флама. Вручая паспорт, воевода наказывал шкиперу:

— Мотри, Ян, добро везешь государево и купецкое российское, не сплошай, како Гендрик. Самовольничал он беззаконно — и сколь добра пропало, и корабль сгубил, отдал французу.

По каким-то так и неразгаданным причинам на «Святом Павле» при подходе к берегам Нидерландов подняли голландский флаг. Откуда ни возьмись появились французские каперы, захватили российское судно под голландским флагом и объявили по законам войны своей собственностью. Началась многолетняя тяжба с Францией, которая так и не возвратила судно…

Отправляя теперь второе судно с товарами, Апраксин старался все предусмотреть. На корабль загрузили полный запас пороха, ядер, пищалей.

— Ежели каперов встретишь, не поддавайся, у тебя пушек в достатке.

Неунывающий Ян Флам успокаивал:

— Тебя, воевода, не подведу, да и государю дал слово. Товар в сбережении доставлю.

— То-то, — успокоился Апраксин. — А флаги-то российские я тебе в запас дал два комплекта. Мало ли, в шторм сорвет, так есть чем заменить…

Ян Флам повел суда к Двинскому устью, а воевода поехал на Вавчугу к Бажениным закладывать первые суда на новой верфи. По пути вспоминал. За два года не раз слышал Апраксин жалобы от Бажениных:

— Убытки несем немалые, воевода, за море иноземцы везут нашу древесину, втридорога торгуют. И казне государевой ущерб от того.

Апраксин напоминал Бажениным пожелания царя:

— Верфь свою сооружайте проворнее, государь вам об этом наказывал в прошлый приезд.

Воевода тащил Бажениных, Осипа и Федора, на свою верфь в Соломбалу, где строили новый фрегат. Лазил с ними по стапелю, все показывал, знакомил Бажениных с мастеровыми. Понемногу дело подвигалось. Купцы увлеклись им всерьез. На берегу Вавчуги за два года заработала кузница.

Весной Апраксин, осмотрев верфь, посоветовал:

— Отпишите государю, что, мол, так и так, все припасено, испросите грамоту. Штобы суда строить для иноземного плавания, воля государева потребна.

В Москву пошла челобитная. «Двинские посадские людишки Оська и Федька Андреевы дети Баженины» просили Петра I: «Вели государь в той нашей вотчинишке в Вавчужской деревне у водяной пильной мельницы строить нам, сиротам твоим, корабли, против заморского образца, для отпуску с той нашей пильной мельницы тертых досок за море в иные земли и для отвозу твоей государевой казны хлебных запасов и вина в Кольский острог и для посылки на море китовых и моржовых и иных зверей промыслов». Баженины просили разрешения и лес рубить в Двинском, Каргопольском и Важском уездах.

Апраксин челобитную одобрил, но сказал:

— Допишите государю просьбишку. Суда-то сподобите, а кто их за море поведет? Людишки. Стало быть, вам добро государево потребно, штоб екипажи на те суда нанимать, которые в иные земли поплывут.

Челобитную царю успели доложить до Азовского похода. Читая ответ Петра, воевода радовался вместе с Бажениными:

— Вишь, государь по-мудрому размыслил, грамотой вам жаловал многое, што спрашивали и сверх того. Гляди-ка, суда те вам дозволено пушками вооружать и боевые припасы к ним иметь. Сие для обороны от каперов. Не зря государь к вам милость питает наперед, чтобы «…на то смотря иные всяких чинов люди, в таком же усердии нам, великому государю нашему царскому величеству, служили и радение свое объявляли…».

На Вавчуге все было готово к торжеству, ждали только воеводу и архиерея. Левый покатый берег реки, казалось, самой природой сотворен для устройства верфи. Широкая лощина полого спускалась к урезу воды. Над просторным, добротным дощатым помостом высился громадный навес.

Как всегда, церемония началась с молебна. Баженины не ожидали приезда архиепископа. С тех пор как три года назад царь разбирал челобитную купцов, Афанасий не показывался в Вавчуге.

Архиерей же ныне держал себя свободно, будто в прошлом и не было между ним и Бажениными никакого раздора.

Купцы народ сметливый, видимо, оценили такт уездного духовного пастыря и старались его задобрить. Как-никак, а по сему было видно, что Афанасий сел в Двинском крае надолго. Тем более Баженины торговыми делами тесно связаны с купцом Дмитрием Любимовым, братом архиепископа…

Вернувшись, Афанасий остался в Холмогорах, где размещался епископат.

— Надобно мне в епархии дела рассмотреть неотложные, и в нашей среде, воевода, хватает разноголосицы и неурядиц. А мне скоро к патриарху стопы направлять в Белокаменную.

Из Москвы в Архангельский архиерей приехал по санному первопутку и сразу направился к воеводе.

Апраксин накануне его приезда получил письмо от старшего брата Петра. Он подробно сообщал о походе к Азову, больших праздниках в столице, добром отношении к нему царя, намекал о каких-то новшествах, затеваемых царем. Половину письма занимала неприятная весть. Младший брат Андрей попал в переплет. По какому-то поводу он затеял свару с незадачливыми дворянами Желябужскими и изрядно их поколотил с дворовыми людьми где-то под Филями. Те подали жалобу царю. Андрей струсил и хотел отвертеться. Но Ромодановский все разобрал и доложил царю, который сам выступил судьей. Андрея чуть было не били прилюдно кнутами за «ложную сказку». Хорошо, что вступились сестра, вдовая царица Марфа Матвеевна, и Франц Лефорт.