Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
3 сентября 1765 года молодой Безбородко сообщил отцу, Андрею Яковлевичу, из Переяславля: «Его сиятельство граф Петр Александрович и его превосходительство господин генерал-майор, лейб-гвардии майор Александр Ильич Бибиков в середу, а по крайней мере в четверток, намерены выехать из Глухова, чрез Короп, Мену и Березно, в Чернигов, а оттуда по границе, в Стародуб».
Другой свидетель столь давних событий, генеральный подскарбей Яков Маркович, уточняет пребывание графа Румянцева на украинских землях: «Сентября 9 вышло предложение в коллегию Малороссийскую от гр. Румянцева, чтобы со всякой хаты, со всех обывателей, собирать по 1 рублю в год, а по квартам года по 25 коп., вместо провианта и фуража на консистентов.
А другое предложение: описать все земли и перемерить их во всей Малой России квадратными саженями… и составить список вписавшихся в оных (с имений, им на ранг принадлежащих) в казаки и чиновники, и сверх того, составить списки казаков и вообще всех мужеска и женска пола, и первых, т. е. казаков, с показанием возраста, лет и болезней.
22. Ездил в город, был у графа, где ради торжества был банкет, фейерверк, иллюминация и бал.
30. По прошению моему, Петр Александрович Румянцев изволил писать до Ив. Фед. Глебова, генерал-губернатора киевского, об увольнении дома нашего киевского от постоя.
Октябрь. 7. Граф Румянцев предложил коллегии послать по штаб-офицеру и одного из старшины полковой, или бунчуковского товарища, во всякий полк, всех переписать мужеска и женска пола, а казаков с летами и приметами, равно и для перемера всех земель. Другое же предложение: описать все дворы и бездворные хаты и со всякой хаты брать по рублю для консистентов, а фуражом и провиантом уже не брать.
Граф отъехал в Черниговский полк, а оттуда поедет в Стародубский.
Ноябрь. 23. Граф возвратился в Глухов».
Сколько позади осталось сел, деревень, городов… Торжественные встречи, приемы, обеды – никак без этого не обойтись, хотя он всячески старался избегать всей этой пышности и пустой велеречивости. Но сквозь доброжелательные улыбки и радостные уверения в преданности ее императорскому величеству проступали истинные настроения и чувства – обида на отмену гетманства, давней привилегии малороссийского народа. Еще больше жалоб звучало, когда речь заходила о расположенных в Малороссии войсках. Сколько насилий, грабежей, обид и всяческих других злоупотреблений чинили местным жителям солдаты и их начальники! Приводились такие примеры, что можно было подумать, будто солдаты бесчинствуют в завоеванной стране. Нужно было решительно изменить порядок обеспечения провиантом и фуражом русских полков. Не только искоренить злоупотребления со стороны солдат и офицеров, но и жителям Украины разъяснить, что полки здесь стоят для сбережения их живота и имущества… Сколько врагов по-прежнему зарятся на одну из прекраснейших стран Европы, которая изумляет всех безбрежностью плодородных степей, изобилием прекрасных лесов, множеством холмов, озер и рек. А климат ее обычно сравнивают с климатом Италии… А то что же получается? Никакого дохода с этих богатейших земель империя не получает, да еще и охранять ее обывателей должна за свой счет? Вечно и непреложно малороссияне соединились с великороссами как равные с равными и вольные с вольными, и права свои должны иметь без нарушения, ибо они хороши и соответствуют историческому прошлому обоих великих народов. И по этим правам и привилегиям они будут иметь все суды и расправы, а великороссы должны соблюдать все эти права и привилегии. «Жить нужно в мире, помогать друг другу, иначе заклюют нас турки, татары да и другие иноплеменники. Мы единоплеменники и по доброй воле вновь соединились.
И нельзя безнаказанно оскорблять самолюбие народное», – считал Румянцев.
А в городе Глухове жизнь набирала разбег. Немного оставалось до Нового года, до рождественских празднеств. И в предвкушении двухнедельного веселья члены Малороссийской коллегии работали энергично: вызывали полковников и сотников, решали многочисленные вопросы, которые постоянно возникали в этом большом и пестром мире, по странной случайности названном Малой Россией.
Великое бремя забот тянул Петр Александрович Румянцев: почта, народное образование, хозяйственные, военные, административные дела и вопросы. Кажется, большие права были даны самой коллегии, но часто возникали там разные мнения и споры, и решать приходилось ему, председателю коллегии и генерал-губернатору, решать так, чтобы все жители Украины поверили в братские чувства своих северных единоверцев, поверили в нерушимость своих прав и привилегий, поверили в то, что они действительно стали равными в союзе двух великих народов. А для этого нужно всем было потрудиться.
Румянцев имел твердое убеждение: надо помогать украинцам налаживать новую жизнь, которая начиналась с отменой гетманской власти. Не он ее отменил. Екатерина II не потерпела даже мысли о наследственной власти на Украине. А он, раз уж принял власть от гетмана, сделает все, чтобы ни в чем не ущемить права и привилегии местного шляхетства, казачества и посполитых. Столько прекрасных, умных, просвещенных людей на Украине! В Стародубе он встретился с Дублянскими, Завадовскими, Сулимами, Ханенками и многими другими, которые покорили его ум и сердце своим прямодушием и просвещенностью. Но вместе с тем он узнал и таких, как Павел Скарупа.
Александр Дублянский рассказывал Петру Александровичу о весьма интересных событиях, которые совсем недавно происходили в Стародубе.
– Два с половиной года после смерти Акима Яковлевича Борсука, флигель-адъютанта старшего Разумовского и товарища гетмана Кирилла Разумовского, стародубский полковничий уряд оставался вакантным.
– А почему? – живо спросил тогда Румянцев.
– Не знаю… Более года полком управляла старшина, но потом получилось так, что управлять было назначено мне с бунчуковым товарищем Петром Миклашевским.
Петр Александрович внимательно слушал Дублинского.
– Но управляли полком мы недолго. Возвратился из Пруссии Скарупа и заявил нам, что раз он вернулся, то он будет управлять. А у нас есть универсал гетмана. Так он ожесточился, накричал на нас обоих, издевался и всячески поносил, звал меня к себе поверенным, там же в конторе в присутствии полковых старшин обозвал меня дураком. А потом объявил, что нечего нам делать в канцелярии. И конечно, увидев якое его, Скарупы, наглое поведение и опасаясь еще большего бесчестия, мы принуждены были оставить канцелярию.
– Мне рассказывали, что обозный Скарупа, получив немалое наследство от отца, умножил его насилием над соседями? – спросил Румянцев.
– Да! Его прозвали «грозным», его трепещут соседи. Несколько лет тому назад, незадолго до начала войны, он наслал на сенокосы тогдашнего хорунжего* Данченка своих подданных человек сорок, пьяных, с дручьем и вилами, на девятнадцати подводах. И оные люди забрали у Данченка более тридцати копен сена и увезли в Кустичи, его наследственный удел.
– Ну и что же? Никто не видел и не помешал творить этот разбой?! – закипел от гнева Румянцев.
– Видели, ваше сиятельство! Да кто может помешать-то… – сокрушенно сказал Дублянский. – Видели приказчик с его подданными, но убоялись угроз людей Скарупы, говоривших, что если они пойдут того сена боронить, то некому будет их на другой день и хоронить. А кому ж охота…
– А сам-то хорунжий Данченко тоже испугался угроз?
– А что Данченко? Он написал жалобу полковнику Федору Дмитриевичу Максимову, пятнадцать лет правившему полком. Полковник приказал Скарупе возвратить забратое сено и вознаградить другие ущербы.