Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
Вскоре Румянцев понял, что прежде всего необходимо всячески улучшить судопроизводство. Беспокоили непорядки в полках, откуда поступали жалобы, апелляции, просьбы, заявления… И сколько представало перед ним судеб людей, жаждущих справедливости и требующих законных прав! А в полках и сотнях давно уже царило полновластие полковников и сотников. Часто они-то и бывали первыми нарушителями правды и разорителями государства. Какие насилия терпели полчане от своих старшин и были совершенно беззащитны от них! Сколько жалоб собралось в Глухове, так и оставшихся без справедливого разбирательства! А все потому, что виновные в насилиях и несправедливостях полковники и сотники приезжали сюда и задабривали генеральную старшину взятками, подношениями, угощениями… «Прежде бывшие полковники и старшины, – писал Румянцев, – чинили подчиненным несносные тягости и грабительство, отнимали грунты, леса, мельницы,
Но эти выводы Румянцева, возникавшие каждый раз после чтения тех или иных жалоб и донесений с мест, встреч и разговоров с челобитчиками, не приносили удовлетворения его энергичной, деятельной натуре. Ему хотелось понять коренные причины такого беспорядочного правления, которое сложилось здесь за многие годы. Вот десятки дел уже были решены, и решены, он убежден в этом, по справедливости, но сколько подобных дел скопилось в полковых канцеляриях, кои должны решаться на местах… Из Глухова мало что увидишь и узнаешь. И Румянцев решил основательно ознакомиться с вверенным ему краем.
1 июня Румянцев извещал Малороссийскую коллегию о своем отъезде: «Следовать буду на Ярославец, Конотоп, Ромны, Гадяч, Апошню, Стаповец и в Полтаву, куда к 8 числу сего месяца и прибыть уповаю, а оттуда поеду на украинскую линию».
Летописцы Украины и биографы не оставили почти никаких записей о поездке графа по южным полкам. Но сохранились письма его жены графини Екатерины Михайловны, из которых мы можем кое-что узнать, а кое о чем догадаться. Приведем некоторые свидетельства из этих примечательных документов.
7 июня 1765. Глухов. «Батюшка мой Петр Александрыч. Желаю, чтобы тебе в пути твоем время было лучше, нежели мы здесь по отъезде твоем провождаем. Холод, ветер, и такой дождь льет, что на дворе море стоит, из горницы меня не выпускает. Почта вчерась пришла, и к тебе два пакета, которые не смела открыть, из петербургского почтамта…Не знаю, нету ли в вашем пакете ко мне от княгини Дарьи Алексеевны; буде есть, так, пожалуй, пришли. От матушки я получила, которая ко мне пишет. Сестра ко мне с Москвы пишет, что Петру Семенычу (фельдмаршалу Салтыкову, генерал-губернатору Москвы. – В. П.) Ея Величество изволила писать, чтобы он был в Петербург для лагеря, и он 26 мая поехал, и Михайло Львович едет… В скуке время свое здесь провождаем, только князь Платон Степаныч, Семен Василич и два Гудовича почти всякой день. Итак, батюшка, дай Бог, чтобы ты здоров был в дороге по такой худой погоде, а мы все насморками и кашлями больны. Мише к тому и лихорадка была; думаю, скоро пройдет, а те, слава Богу, еще здоровы. Прости, батюшка, в мыслях целую и пребуду покорная, верная жена г. К. Румянцева».
21 июня 1765. Глухов. «Батюшка мой Петр Александрыч. Письмо твое из Полтавы получила, в котором пишешь, что ты поехал в крепость Святыя Елисаветы. Дай Бог здоровья съездить и к нам скорее воротиться, а то (со) скуки пропадаем, и все разъехались по деревням. Иван Тимофеич уехал третьего дня и с фамилиею. Писем из Петербурга я ни от кого не имею и так ничего не знаю, а в газетах напечатано, что Вильбой (генерал-фельдцейхмейстер Александр Вильгельмович Вильбуа 9 мая 1765 года уволен в отставку. – В. П.) отставлен за болезнию, а пожалован граф Григорий Григорьич (Орлов) на его место. С Москвы сервиз к нам фаянсовый привезли, и при сем прилагаю от Матисова экстракт. Мы, слава Богу, все здоровы, да посылаю к тебе, батюшка, десять апельсинов и десять лимонов. Кушай на здоровье. Фруктов, опричь земляники, никаких не видала еще. Дети нижайше кланяются, а я в мыслях тебя, душа моя, целую и пребуду покорная, верная жена графиня К.
Забыла написать, что в городе был пожар, у Ивана Тимофеича сгорела конюшня, они были у меня и не знали, да двора два возле них сгорело. Счастье, что тихо было, не дали гореть».
27 июня 1765. Глухов. «Батюшка мой Петр Александрыч. Письмо твое без числа из крепости Елисаветы получила и радуюсь, что ты здоров, только о том сожалею, что к нам скоро не обещаешься быть. Дай Бог, лишь бы здорово съездил…»
Можно было бы пересказать эти письма, но тогда исчезли бы простота изложения и особый аромат тех новостей, которыми делится Екатерина Михайловна со своим суровым супругом. 28 и 29 июня, сообщает она, будет принимать гостей, в том числе славного генерала Александра Ильича Бибикова, давнего знакомого Петра Александровича, участника сражений при Цорндорфе и Кунерсдорфе, верного соратника Румянцева во время осады Кольберга… Среди знакомых и друзей она упоминает некоего Лакова, оказавшего ей «великую услугу»: он привез из Гданьска портрет Румянцева, «писанный ан-пастель». «Он было его для себя вез, – писала графиня, – да я, увидев, взяла, который, нахожу, очень сходен, и рада чрезвычайно, что имею…»
Сообщает те новости, которые только ему и близким его понятны и дороги…
Скучной чередой тянулись дни. Екатерина Михайловна постоянно думала о своем любимом Петре Александровиче. Бывает же такая мука! Здесь, в Глухове, редко когда окинет добрым взглядом, а вот уехал – и сразу все недоброе позабыто, лишь тревога за мужа переполняла ее сердце. Повседневные заботы отнимали у нее много времени: учеба и воспитание детей, а то заболеют один за другим, то убегут от дядьки, так что не скоро найдешь…
Нельзя сказать, что она не имела поддержки от знакомых в приискании воспитателей и учителей. Но одно беспокоило ее. Теперь многие искали возможность оказать услугу графу Румянцеву – уж слишком высоко его положение на Украине, – но все эти услуги имеют корыстную цель, сами таким образом хотят фортуну через то сделать… Вот из Киева Лука Федорович прислал штык-юнкера, который сам вызвался заниматься с детьми, хочет услугу оказать. Ей-то сразу стало ясно, что этот Нефедьев приехал к ним, рассчитывая на протекцию графа в будущем. Опять незадача!
Ожидала, что граф сам приедет скоро, – вот уже больше полутора месяцев длится разлука. Дела задерживали Петра Александровича. Из короткого уведомления графа она узнала о нескором его приезде. И наступило горькое разочарование.
Единственное окошко в мир для Екатерины Михайловны – это письма из Москвы и Петербурга, из Киева и от мужа, но все как сговорились – перестали писать, и она не находила себе места от скуки. Лишь вечером собирались поиграть в карты, но это было слабым для нее утешением. Петербургские письма, адресованные мужу, она отсылала ему с нарочными, а потому мало что доходило до нее из новостей. А о празднествах в лагере в день восшествия Екатерины на престол она узнала из письма от матушки. И еще горше стала для нее скука. Почему она, жена прославленного генерала, должна прозябать в этом Глухове, в названии которого все, в сущности, сказано: вот уж истинно – глушь. Там, в Петербурге, веселые празднества, всем участникам дано было по четыре тысячи рублей, некоторых произвели в следующий чин, наградили орденами. Ну, конечно, Петру Александровичу обстоятельнее, видимо, пишут… А что ей напишут?..
19 июля 1765 года она писала мужу: «…и нетерпеливо все ведать желаем, что Макар привез к тебе. Приезжай, батюшка, скорее, истинно со скуки пропадаем. Александр Ильич (Бибиков) здесь (с) женою и детьми, все тебя дожидается. А сегодня сведали, что еще дён шесть не будешь, так хочет завтра ехать, или жену отпустить, а сам один на несколько времени, дня два, тебя подождать, а то ему нельзя будет больше…»
Не раз перечитывала Екатерина Михайловна письмо свекрови, которая до сих пор вращается в придворных кругах, участвует во всех празднествах, несмотря на свой шестидесятисемилетний возраст. Не теряет чувства радости, по-прежнему бодра и легка на подъем. К тому же не забывает давать наставления. Вот ее письмо от 13 июля 1765 года: «Невестушка, свет мой! Письмо твое я получила через Френголтса, в котором пишешь, что скушна, от всех отлучилась. Кажется, сама желала быть с мужем, и так пожила со своими. Я думаю, что у вас не так скушно, я жила там: никакой скуки не видала. Пожелаю, чтоб об тебе не так рассуждали, как о Катерине Ивановне (графиня Екатерина Ивановна Разумовская, жена гетмана Кирилла Григорьевича Разумовского. – В. П.), что ни с кем не хотела знатца. Для вас для самих надобна их ласка: по которой реке плыть, по той и славу творить…»