Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
– Россияне все эти сто пятьдесят лет боролись с татарами… Сколько погибло наших князей, не пожелавших смириться с татарским игом…
– Да, ваше сиятельство! Если б наши князья были так же едины, как татары! Железная дисциплина, умение подчиняться старшему. Как это им помогало в борьбе с российскими князьями и их дружинами… Ошибка наших предков в борьбе с татарами в том и заключалася, – продолжал ободренный Румянцевым Безбородко, – что мы воевали с ними только тогда, когда они приходили в Россию, чтобы жечь, убивать, насиловать… И довольствовались только тем, что из домов от себя прогоняли, не чиня никаких дальних поисков. А как стали несколько поискуснее, то начали от них укрепляться, делая засеки и линии для воздержания их набегов, а в зимнее время на некоторых реках колоть лед. Но все сии укрепления не могли совершенно удержать их набегов…
– Короче говоря, – перебил Безбородко Румянцев, – мы были в таком бедственном от татар порабощении, что изобразить того не можно. Особливо когда наши великие князья принуждены были сами ездить в Орду для получения на владение жалованной грамоты от татарских ханов…
И у говоривших сразу лица стали скорбными: у каждого из них в памяти возник тверской князь Александр, погибший в Орде вместе с сыном Федором…
– Странный народ! – продолжал Румянцев. – Татары заключали мирные договора только тогда, когда им это было выгодно, и всякий раз их нарушали, когда только хотели. В том они с турками, их однородцами, одних и тех же правил. А россияне, невзирая на то что бывали немало раз ими обмануты, завсегда им верить не переставали.
Румянцев задумался, вспоминая мрачную историю отношений русских с татарами и турками. Безбородко не замедлил воспользоваться минутной паузой, продолжил начатый разговор:
– Некий знаменитый автор, ваше сиятельство, увидя из российской истории, что наши предки поддались на обман трем ложным Дмитриям, сказал: «Простительно быть обмануту один раз первым ложным Дмитрием, пускай и другим, но чтобы допустить себя обмануть тремя ложными Дмитриями сряду, надобно быть русским». Что сказал бы сей автор, ежели бы он увидел нас, обманутых татарами в продолжение семисот лет почти семьсот раз?..
– Вот и я об этом говорю. Уж очень простодушны мы, русские, доверчивы, проигрываем то, что давно уж нужно было выиграть. – Румянцев сказал, а про себя подумал: «Да, семьсот – восемьсот лет русские воевали с татарами, но добивались мира только тогда, когда не ограничивались защитой своих очагов, а ходили на территорию своих противников…» – Да, посмотрел я наши границы с татарами и наши способы их удержания… Нет, что-то нужно менять в способах защиты от крымцев, а лучше всего сделать их навечно нашими друзьями. Их враждебность принесла России слишком много горя… – вслух сказал Румянцев. – Беда только в том, что в мирных переговорах мы не всегда бываем стойкими, проигрываем больше, чем на поле битвы.
– Осмелюсь возразить, ваше сиятельство, – смущенно произнес Александр Андреевич. – Со шведами, да и вообще с европейцами, Россия добивалась не раз успеха на дипломатическом поприще. И ваш батюшка сумел довести до успеха Абовские переговоры со шведами.
«Молодец», – подумал Румянцев. И вспомнил бешеную скачку в Петербург с вестью о мире в 1743 году. Больше двадцати лет промелькнуло с той поры. Сколько уже событий произошло в России, да и в его жизни!
– Ну что ж, и с турками и татарами нужно доводить дело до конца. Потомки наши не простят нам никаких упущений на юге России, – твердо сказал Румянцев.
Глава 6
Женская доля
Что, казалось бы, не жить тихо, спокойно, как тысячи именитых людей? Жена хозяйственная, умная, заботливая, славные сыновья, наследники его графского имени, продолжатели рода его, почет и уважение со стороны всех, кто его окружает, кто с ним сотрудничает. Каждое слово его слушают со вниманием и готовностью его исполнить. Там, в Петербурге, тоже к нему внимательны и готовы оказать содействие в его административных стараниях. Да и слава победителя в недавней войне все еще греет его молодое, горячее сердце. Вроде бы все есть, что только можно пожелать. Что еще нужно человеку? Но нет, Петр Александрович Румянцев недоволен. Его пылкая натура жаждала не такой тихой, мирной жизни. Неохотно возвращался домой после дальних поездок. Любовь жены не согревала его. Ласки детей не проникали в суровую душу воина.
И он, испросив разрешения императрицы, задумал поехать в Петербург. Мать его, Мария Андреевна, уже присмотрела по его просьбе дом, в котором он мог бы жить. Одно пока удерживало в Глухове: вместе с женой ему не хотелось оказаться в Петербурге. Мать, как обычно, уговаривала его жить с женой в согласии и покое. Письма ее полны ожиданием скорой встречи:
«Петр Александрович, свет мой, здравствуй! Отправляются отсюдова два иностранных офицера к вам, в Малороссию, которые были у меня и просили, чтоб рекомендовать их вам в милость. А я, свет мой, прошу вас уведомить меня, как вы сюда скоро будете, потому что писем давно не получала от вас. Я, слава Богу, и все наши в добром здравии. Отпиши, как будешь к нам. Впрочем, буди с тобою милость Божия и мое вечное благословение. Декабря 2-го дня 1765 года».
В письмах Мария Андреевна подробно рассказывает о поисках хорошего дома, в котором семье Румянцевых было бы удобно. Она уверяет сына, что приезд в Петербург будет полезен ему и по службе, и по душе. Наконец она сняла дом Ивана Ивановича Дивова, который «состоит по Мойке, и в нем вся исправность: стулья и весь мебель; цена по семьдесят рублев в месяц, а ниже нигде не можно сыскать, и старалась, чтоб поблизости… А что надобно, то Яков Александрович (Брюс. – В. П.) все приказал исправить».
Как всегда, письма ее были торопливыми, написанными перед отправкой курьеров. Ей все некогда: то дежурства в Зимнем, то в Царском Селе, а все вечера за картами. «Я весьма о том радуюсь, что скоро с вами увижусь», – писала она сыну.
Но Румянцев все же решительно отклонил поездку в Петербург вместе с семьей. 25 января 1766 года он один выехал в Петербург.
А уже 28 января ему вдогонку графиня Румянцева писала из Глухова: «Батюшка мой Петр Александрыч. После отъезда твоего вдруг такая погода стала, что весь снег согнала и дождь, как летом, идет. Я думаю, тяжело ехать в обозе. Мне привезли ковер из Степкова; сожалею, что ты его не видел… Все сие старанием Анны Ивановны Каховской. Пустоты и скуки глуховской описать не можно после такого людства, итак, теперь не больше как человек шесть, а то все разъехались и разъезжаются. Дети, слава Богу, здоровы, живут возле меня. Прости, батюшка, в мыслях целую, а дети, припадая, просят благословения, а мне верь, что до конца пребуду покорная, верная жена г. К. Румянцева…»
Нетерпеливо ожидает писем Екатерина Михайловна… Вроде бы уже все ей ясно, но все еще надеется, ждет, мучается, страдает… Бегут дни за днями… Тяжко жить с Петром Александровичем – характер у него крутой: суровый, беспокойный, деспотичный. А без него совсем невмоготу. Опустел Глухов, словно вымер. Кто уехал вместе с графом Румянцевым в Петербург, кто в свои деревни, кто исполнять его распоряжения. Дела в Малороссии разворачивались большие… Сколько люда понаехало за последние месяцы сюда, всем находилось дело.