Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском
Шрифт:
Фон Клингенберг так опешил, что не нашелся даже, как ответить этому юнцу, который осмеливается учить его вежливости. Какова дерзость!
— Я явился к вам, господин генерал-губернатор, по своему делу, — не давая ему опомниться, продолжал Феликс. — Но уж коли вы начали этот разговор, я готов высказать свое мнение... Воспитанность требует прежде всего уважительного отношения к людям. Над человеческой личностью не должно быть никакого насилия.
— Уж не хотите ли вы сказать, что революционеры, к которым вы принадлежите, являются воспитанными
— Конечно! Мы боремся за то, чтобы не унижалось человеческое достоинство, чтобы можно было говорить прямо о том, что думаешь...
— Дабы восстанавливать безответственную толпу против государственного строя, против его императорского величества?! Извольте запомнить: мы слуги императора, служим ему верой и правдой. Сюда, в отдаленные губернии, нам посылают весь мусор человеческий, все отбросы российского общества, освобождая от них центр России, чтобы там была чистая атмосфера...
— Нас это не касается, мы не считаем себя ни мусором, ни отбросами, — возразил Дзержинский. Искорка, вспыхнувшая в его груди, разгоралась, и он уже не в силах был погасить ее. — Но вы хотите сказать, господин генерал-губернатор, что представителям власти здесь приходится осуществлять роль ассенизаторов, или, попросту говоря, золотарей?..
— Вы дерзите, молодой человек! — Фон Клингенберг вскочил со стула. — Идите!.. О своем решении сообщу через начальника тюрьмы.
— Благодарю вас...
Фон Клингенберг был потрясен поведением вызывающе дерзкого мальчишки. Ведет себя так, будто ровня ему. Достаточно ведь одного слова, жеста — и от недоучившегося гимназиста останется мокрое место!
Но что-то, вопреки логике, удерживало генерал-губернатора от крутых мер по отношению к этому ссыльному. Быть может, неукротимое достоинство, с которым держался Феликс Дзержинский?
Прошло еще несколько дней, и начальник тюрьмы сообщил Феликсу, что его превосходительство изволил разрешить ему самостоятельную поездку в Нолинск. Без сопровождения жандармского конвоя.
Сразу возник вопрос — где достать денег? Феликс вспомнил: Гедымин, муж Альдоны, писал ему в ковенскую тюрьму, что, если Феликс вдруг очутится в Вятке и у него возникнет нужда в деньгах, пусть обратится к давнему приятелю Гедымина инженеру Завише, который работает на строительстве Сибирской железной дороги.
И он отправился к Завише — конечно, в сопровождении приставленного к нему жандарма.
Материальная сторона поездки была решена.
Жандарм, старый туповатый служака, провожал Феликса и на пристань. Сначала провел его к кассе, заставил при себе взять билет до Нолинска, затем прошел на палубу пароходика, совершающего рейсы в верховье Выи. Поднес даже тючок с вещами Феликса и благосклонно помахал ему с пристани, когда пароходик «Жемчужина», вспенивая воду гребными колесами, медленно отвалил от дебаркадера.
Феликс, стоя на палубе белоснежной «Жемчужины», тоже махнул рукой жандарму. Он был свободен! Свободен от тюрьмы, от камеры. Пусть он политический
Пароходик выбрался на середину реки. Плицы взбивали пену, в воздух летели мелкие брызги. Легкий ветерок гнал влажный туман на корму, и он, точно росой, покрывал и деревянные поручни, и палубу, и Феликса.
С кормы открывался весь город, стоящий на высоком берегу реки. Еще можно было различить фигуру жандарма, который медленно поднимался от пристани в гору, придерживая рукой шашку.
В Нолинск пароход пришел утром. На пристани толпились люди — то ли встречающие, то ли просто пришедшие от нечего делать поглазеть на прибывших, услышать новости, получить хоть какие-то новые впечатления...
Феликсу предписывалось явиться в полицию и сообщить о своем местожительстве. Когда он сможет это сделать? Каким будет его новое местожительство? Растерянно оглядываясь, он спустился с «Жемчужины» на дебаркадер и по сходням, пружинящим под ногами, сошел на берег.
— Вы ссыльный? — Перед Феликсом стоял молодой человек с выбивающимися из-под фуражки кудрявыми волосами, в сапогах и косоворотке, подпоясанной тонким кавказским ремешком.
— Да. Но почему вы решили, что я ссыльный?
— Э! Сову видно по полету! — усмехнулся незнакомец. — Давайте знакомиться: Якшин Александр Иванович... Где вы остановитесь?
— Да не знаю... — Феликс назвал себя.
— Тогда идемте ко мне. Понравится — останетесь. Нет — подыщем что-нибудь другое. Достоинство моего жилья уже в том, что отсюда оно совсем близко.
Александр Иванович взял у Феликса саквояж, оставив ему портплед.
— Откуда? Какого направления? Эсер, анархист? — забросал он Феликса вопросами, когда они шли вдоль реки.
— Из Ковно... К партии не принадлежу, склоняюсь к марксистам, — осторожно ответил Феликс.
— Тогда мы найдем общий язык! — воскликнул Якшин. — В Нолинске порядочная колония ссыльных социал-демократов. Сегодня же вас познакомлю...
Они подошли к рубленому домику, стоявшему на берегу.
— Располагайтесь! — Жестом гостеприимного хозяина Александр Иванович обвел тесную каморку, где едва умещались кровать, деревянный диванчик да складной ломберный столик, притулившийся у маленького, как в баньке, оконца.
— Я вас здесь совсем стесню... Может быть...
— Ничего, ничего. Тесновато, конечно. Зато чудесные хозяева. И кормят вкусно, а главное — недорого. Располагайтесь, а я предупрежу товарищей.
Александр Иванович вернулся, когда Феликс успел сходить на речку. Вода была холодная, как в колодце. Феликс только умылся и обтерся влажным полотенцем, крякая от удовольствия, от ощущения бодрящей свежести, вливающейся в тело.
Вечером пошли в гости. Пили чай из самовара, ели вкусные шаньги. Феликс все не мог распробовать, какими это кисловато-сладкими ягодами были они обильно начинены...