Феминиум (сборник)
Шрифт:
Между тем Улле – доктор наук. Только вовсе не географических. Кажется, он искусствовед.
Ничего себе специальность – на Станции… Как далеко от музеев и художественных галерей.
Твой взгляд все дольше задерживается на загадочной фигуре. Ты всматриваешься в угрюмый профиль с длинным носом. Ты пытаешься разговорить молчуна Улле – безуспешно.
Любопытство гложет тебя, и однажды ты обнаруживаешь, что ноги принесли тебя к обшарпанному деревянному строению с антеннами и флюгерами на рябой от ржавчины жестяной крыше. Дверь открыта, и ты переступаешь порог.
Улле сидит в своей комнатушке, заставленной разнообразным
Ты замираешь, вслушиваясь.
Это музыка.
Писк, взвизг, шорох, гудение, потрескивание, скрип стула – все это объединяет удар пальцев по подлокотнику. Вот почему глаза Улле закрыты. Он аккомпанирует своей аппаратной, вставляя в нужных местах нужный звук.
Ты стоишь на пороге, забыв дышать, боясь пошевелиться и нарушить гармонию.
Соната для офисного кресла с оркестром. Солист – Улле Арп.
Самописец переходит от пиано к меццо-форте, и Улле выпрямляется, настороженно прислушивается. Глаза его распахиваются, рука на подлокотнике замирает. Но визг постепенно затихает, и ты видишь, как расслабляются напряженные плечи маэстро. Вот голова снова откинулась на спинку кресла, ресницы опустились, рука на мгновение застыла над подлокотником – и снова вступила точным ударом, замыкая аккорд.
Вечером ты спрашиваешь у Макса:
– А Улле что – музыкант?
– Маэстро Ульрих Арпенфельд, – отвечает Макс. – Фортепиано, клавесин, орган. Только не говори ему, что я тебе сказал. Он не любит вспоминать.
Ты киваешь. Конечно, Макс, я тебя не выдам.
Но поздно ночью, когда все уже спят, ты лезешь в сеть и набираешь: «Ульрих Арпенфельд».
Как он был тогда хорош собой.
Черный фрак, белая рубашка, белый галстук. В артистической длинной шевелюре ни единой седой нити. Четкий профиль, опущенные ресницы, весь – слух и вдохновение.
Как сегодня в аппаратной.
Пальцы над клавишами. Цветы. Сияющие глаза – оказывается, они не черные. Серые! Лауреат конкурса имени… и конкурса имени… и всемирного фестиваля такого-то года… Турне по Орфею, музыкальной столице мира…
И последней строкой: «Прекратил выступления в 475 году».
Пятнадцать лет тому назад.
Ты переходишь от ссылки к ссылке – и вот в наушниках запись последнего концерта. Ты ничего не понимаешь в этой музыке, но она завораживает, она кружит голову, она скручивает нервы в тугой жгут – и вдруг внутри начинает ныть и рваться. Тревога. Боль. Страх. Тоска. Нежность. Все сразу. Что это? Имя композитора ничего тебе не говорит. Древний классик.
Рецензии. Выдающееся исполнение… вершина мастерства… Никто так и не понял, почему он больше не выступал и уехал с Орфея в неизвестном направлении. Музыкальная общественность теряется в догадках. Нервный срыв? Как все большие таланты, его трудно было назвать нормальным человеком. Тонкая душевная организация, перенапряжение… Да нет же, дело в семейных обстоятельствах. Говорят, у маэстро личная трагедия… Ничего подобного, это была авария, он повредил руку и не мог больше играть.
Домыслы,
Ты теперь знаешь.
Ты находишь его в саду под раскидистой аркавией. Он стоит, прислонившись к стволу, запрокинув лицо навстречу мерцанию крупных кайсанских звезд, и слушает. Шорох листьев. Звон насекомых. Вопли лягушек. Стрекотание ящерицы. Твои шаги.
Ты подходишь вплотную и тихо произносишь:
– Ульрих.
Он вздрагивает, встряхивает коротко стриженной полуседой головой, будто отбрасывает со лба несуществующую длинную прядь. Проводит рукой по лицу.
– Это давно уже не я. Извините.
Он уходит, а ты стоишь и смотришь ему вслед.
Ульрих… нет, Улле Арп.
Алле-оп.
Дурацкое прозвище. Настолько нелепое, что вся станция хихикает, произнося его. Ну надо же, Алле-оп!
И только ты замечаешь: в ответ на это клоунское словечко его губы вздрагивают, возле них появляется новая, незнакомая складка – и ты понимаешь, что это попытка улыбки.
Кривая, страшноватая. Неумелая.
Настоящая.
Риит уже старая – она даже седая. Но с ней интересно. С ее внуками Майвен пыталась подружиться, да не вышло. Тиин и Ваару с ней скучно. А Риит – никогда. Она всегда радуется, когда Майвен приходит в деревню.
– Здравствуй, маленькая Майвен со звезд, – говорит она и улыбается, так что от глаз бегут тонкие морщинки. – Пришла за сказкой?
И рассказывает сказку.
Были два брата – Каар и Лаар. Жили они не в деревне, а в лесу возле синей горы. Каар умел разговаривать с дреко, а Лаар – с деревьями. Хорошо жили. Люди звали их поселиться в деревне, а они смеялись: зачем? Нам хорошо в лесу.
Много лет они жили счастливо, горя не знали. Но однажды к дому братьев вышла прекрасная Лиис. И так была она хороша, что оба брата полюбили ее с первого взгляда. «Я заблудилась в лесу, – сказала Лиис. – Позвольте переночевать у вас. И не укажете ли дорогу до деревни?» Братья впустили ее в дом, и подали ей тушеное мясо, и овощи, и ягоды, и сладкое вино из сока дикой трияны, и уступили ей лучшую комнату – с окном на восток. А когда красавица уснула, Каар сказал Лаару: «Давай ее обманем. Покажем ей неправильную дорогу. Тогда она не сможет уйти от нас в деревню и останется с нами. И я на ней женюсь». – «Давай, – ответил Лаар Каару. – Только женюсь на ней я». – «Нет, я! – крикнул Каар. – Я старший!» – «Вот еще! – закричал Лаар. – Я сильнее!» И так они разругались, что скоро забыли, из-за чего началась ссора. А девушка, конечно, проснулась от крика и поняла, что братья бранятся из-за нее. И стало ей так грустно, что она тихо вышла из дома и ушла в лес. Каар и Лаар не заметили этого и все продолжали ругаться. Скоро и до затрещин дошло.
А Лиис шла через темный ночной лес и плакала. И там, где падали ее слезы, расцветали белые звездочки воротнянки.
И так плакала Лиис, что не замечала, куда идет, и сорвалась с обрыва в реку.
И утонула.
Страшная буря пронеслась тогда над нашими краями. Много деревьев вывернуло с корнем. Многие деревни погибли. И людей погибло много. Кого деревом пришибло. Кого молнией убило. На кого камень сорвался. А кто – и просто от страха умер.
И бушевала буря все сильнее. Вышла из берегов река, смыла дома и посевы. Земля тряслась, как в начале времен.