Фенёк
Шрифт:
— Ты уж больше так не напивайся… хотя, мне понравилось, — он улыбался, смотря, как мигрируют красные пятна от лица к шее и обратно, подошёл ближе, почти вплотную, пресекая попытку Ксюши отстраниться.
Надо было закрыть дверь, но тогда, Сергей знал это наверняка, Ксюша ускользнёт. Он прижал к себе тоненький стан, в очередной раз, удивляясь изяществу линий, и провёл носом по шее, громко вдыхая, чувствуя уже ставший привычным аромат парфюма и ромашки.
— Ты, когда-нибудь пробовала кокаин?
— Нет, — Ксюша дёрнулась.
— Он даёт «эффект Бога», когда тебе кажется, что ты на вершине мира… с тобой я ощущаю то же самое, — он ещё раз вдохнул, наслаждаясь запахом и реакцией своего и её тела. — Ох, с каким бы удовольствием я сейчас остался с тобой наедине, Фенек.
— Что-то вчера не остался, — она проговорила почти про себя, скорей пробурчала, но Сергей отлично услышал и с удовольствием уловил нотки обиды в её словах.
— А вот не надо напоминать мужчине о его промахах, не надо… — он лизнул шею Ксюши и быстро вышел, встречаясь с той стороны двери с Маргаритой.
— Хм, — Марго недовольно покосилась на Сергея и прошла мимо.
Минут через двадцать она бесцеремонно сидела в кабинете Серёжи и потягивала кофе, любезно принесённый секретарём.
— Что ты делаешь? Зачем тебе Ксюша?
— Я ничего не делаю.
— Делаешь, Серёжа, и называется это «хуйня». У тебя же есть какая-то… как там её, Алина?
— Ася. И всё-то ты знаешь.
— Только слепой не знает! Ладно, Ася эта, с Асей всё понятно, она твой формат, ничего другого от тебя и ждать не приходится, но Ксюшу не трогай, а?
— Почему ты так печёшься о Ксюше, а? Она несовершеннолетняя? Ей тридцать два года, мне, слава богу, не пятнадцать, как-нибудь сами разберёмся.
— Я о тебе пекусь! Вот именно, что ей тридцать два… ты не понимаешь, да? Не видишь? Она уже смотрит на тебя влюблёнными глазами, или ты думаешь, переспите вы, и всё обойдётся?
— А что может не обойтись-то, Марго? Я ж её невинности лишать не собираюсь, — Сергей не был любителем обсуждать нюансы своей личной жизни, но хорошо знал Марго, и знал — она, что называется, «не слезет» и, рано или поздно, заставит выслушать её доводы, вне зависимости от того, интересуют они Сергея или нет.
— Серёжа, мне тоже было тридцать, я тоже была без мужика. Вцепится в тебя, рад не будешь. Одно дело — Ася эта или Олеська. Ты для них — папик, кошелёк на ножках… в перспективе ты не интересен для молоденькой девочки, а туууут…
— Ай, да не говори ты ерунду, «не интересен».
— Открой глаза. Не интересен, конечно. Ты ж в два раза старше этих вертихвосток, им подарочек подарил, в Египет свозил — они и рады. Больше ничего не надо. А Ксюше тридцатник, ей муж нужен, ребёнок, семья.
— Марго, — он в поражении поднял руки, — что-то не помню, чтобы Надежде был нужен этот комплексный обед, а ей тоже был тридцатник.
— Сравнил! Ты её устраивал, не более… понимала она прекрасно, что ты семью не оставишь, иллюзий не питала, она всегда была здравомыслящей женщиной. Но таких мало, Серёжа, очень мало. Ксюша — не такая. Поэтому оставь её в покое, есть у тебя Ася — с ней и развлекайся, не ищи проблем. Ксюша тебе их гарантирует, помяни моё слово. Тебе проблем мало?
= 12 =
Сергею хватало проблем. Больших и маленьких, на работе, в семье, с детьми. На днях он должен был забрать Марину из санатория, она была готова остаться ещё, но Сергея не покидало ощущение, что он словно избавляется от Маришки, пристраивает её, как проблемного щенка, «в хорошие руки», да и скучал он по ней. В последнее время он остро ощущал одиночество, особенно ночами, когда засыпал и просыпался в пустующей спальне. Спящая рядом Марина всегда внушала ему чувство спокойствия, какого-то благополучия, уверенности, если не в завтрашнем дне, то в себе, как бы иррационально это ни было, он попросту нуждался в своей жене и хотел, чтобы она была дома, с ним.
Первое утро с Мариной было тягучим, Сергей проснулся первым, его голая грудь была прижата к спине Марины, он зажмурился от нахлынувших воспоминаний. О том, какой была его жена, и какой уже, видимо, никогда не станет. Он вдохнул аромат вчерашнего геля для тела и ещё чего-то, что принадлежало только этой женщине. Руки сами, помимо воли хозяина, пробрались под ночную сорочку и легко, чтобы не разбудить, прошлись по мягкому животу, ложбинке между грудей, не задевая при этом вожделенную мягкость. Он прижал Марину сильнее к себе, наслаждаясь её беззащитной близостью. Раньше он бы продолжил ласкать любимое тело… но сейчас просто ждал, когда она проснётся, тихо осыпая поцелуями шею и плечи, держа своё возбуждение, которое от отчаяния было неимоверно сильным, при себе. Марина замерла. Проснулась. Он ослабил объятия, давая ей перевернуться к нему лицом.
— Серёжа…
— Ууууу, — поцеловал в нос, — доброе утро.
— Серёжа, не время, давай потом, в следующий раз.
— Конечно, в следующий, Марин, — зная, что не будет «потом» и «следующего раза». — Я просто соскучился, давай пообнимаемся?
— Давай, — Маринины руки проскользнули под руками мужа и замерли на спине. Просто замерли, немного напряжённые, словно ожидающие подвоха.
Через время Сергей выбрался из объятий со словами:
— Пойду, приготовлю завтрак, чем тебя порадовать?
Вернувшиеся дети с тёщей, загорелые и довольные, шумно рассказывали об отдыхе. Юля бесконечно повторяла историю, как они видели дельфинов, и одного из них она почти погладила, и это не одно и то же, что в дельфинарии. Афалины были в море, «самом настоящем» и «недрессированные».
Жизнь возвращалась в привычное русло, дети готовились к школе морально, взрослые материально. Юля крутилась в новой форме перед зеркалом и была полна радужных ожиданий и светлый надежд, которые не разделял Илья. Он, как и всякий старшеклассник, не горел желанием идти в школу, с одноклассниками и друзьями он уже встретился, и первое сентября потеряло какой-либо смысл. К тому же костюм, выполняющий роль школьной формы, нервировал парня, как и обязательный галстук.