Феникс
Шрифт:
Она прижалась к стволу спиной, в небе полыхнула белая молния.
– Выходит, вот как просто можно сделать из меня полное ничтожество! Ревнивую дуру! И это чуть ли не накануне выступления! – Она ударила кулаком о мокрый ствол. Прогремел гром. – Просто я слаба, дьявольски слаба. – Слезы жгли глаза, она била еще и еще. – Он сам постоянно намекает на помолвку! Но это еще не знак предательства. Обиднее всего слова «другая женщина». Кто? В замке немало женщин, стремящихся урвать свою долю счастья! Может, письмо написано одной из них! Нет, уж больше не поддамся! Карл красив, умен, блестящий воин из прекрасного древнего рода. Он, как сияющий в ночи меч, на свет которого летит всякая дрянь! – Джулия отвела с лица намокшую прядь волос и заплакала.
Снова полыхнула молния, перед ней стоял Трорнт. Мгновенная ярость охватила ее всю, воительница вскинула руку для удара, но Карл не пошевельнулся и даже не моргнул. Джулия без сил опустилась на корточки, взглянула еще раз в глаза мужчины. В них светилась любовь. Принцессу душил стыд, и она отвернулась, прижавшись щекой к шершавому стволу.
– Что с тобой? – Он опустился рядом, обнял ее за плечи. В его голосе звучало столько доброты и участия, что Джулия вновь разрыдалась. Карл обнял ее и поцеловал в губы.
«Ну и пусть все будет как будет, – подумала она, – за одну минуту рядом с ним, я могу пожертвовать чем угодно. – Все ее тело тянулось, жаждало этих сильных и нежных прикосновений, с каждым поцелуем ей казалось, что обида и недоверие уходят, бегут в панике, как разрозненные отряды неприятеля. – Господи, ведь я ничего так страстно не желаю, как быть с ним. Я хочу только одного, чтобы он был счастлив, – Господи, раз ему так нужен этот трон… да получит он его. Смешно, право. Такая малость… такая малость…»
Над миром громыхала гроза, но эти двое не видели и не слышали ничего вокруг. Ласковые волны стерли Аласвод, воинов и драконов, не было уже пруда и серебряной ивы, слившись воедино, исчезли уже Карл и Джулия. Любовь поглотила их полностью, и они, и весь мир вместе с ними в этот момент были чистой и сияющей любовью.
20. Любишь мир, а он не отвечает взаимностью
Первым делом рассчитался с Борисом и презентовал ему блок самых дорогих сигарет, якобы от отчима. Мол, знай наших. Ему теперь, пожалуй, будет казаться, что Эдд святой, а я так просто принц в изгнании – хотя так оно и есть. Накупил еды. Продавщица посматривала на меня с недоверием, тем не менее ничего не сказала и уложила все в мешки с дедами-морозами.
Дома пахнет нежилым, на полировке скопилась пыль, рисуй не хочу. Я побросал все в кухне. Готовить не хотелось, открыл пакет молока. Прежде я никогда не жил совсем один. Теперь придется как-то выкручиваться. Я вынул пылесос и прошелся с этим рыкающим зверем по всему дому. Сразу стало легче дышать, и я почувствовал себя увереннее. Что теперь? Жить, платить за свет и газ, изучать магию, ждать, пока Джулия или отец сами не дадут о себе знать, искать Лауру и жить и ждать. Я расположился в мягком мамином кресле со стаканом молока и куском булки в руках. По телеку показывали подводный мир. Наверное, придется все-таки перебраться в Петербург, здесь меня все знают и скоро начнут задавать вопросы. Я представил себя идущий по набережной Фонтанки, мимо Шереметевского Фонтанного дома. Клумбу за решеткой садика с аккуратно подстриженными кустиками, не знаю, как называются эти растения с красными ягодками, как конфетки. Круг кустов в другом круге кустов, как след от камня, брошенного в воду, в воду…
Ночью ее черный блеск мешается с водорослями, уходящими на пару метров от гранитных стен набережной, так что кажется, что на этой части воды можно стоять, не промочив ног.
Кони, сирены… Маленький мальчик тоном учителя вещает другому маленькому мальчику, гладя рукой выбоину в постаменте.
– Смотри? Это след… след… – Он забыл слово, и я подсказываю. – След от когтей золотого дракона! Я точно знаю, это Брустанфильцер, любимец моей сестры.
Терпеть не могу, когда дети умничают.
Дальше перехожу дорогу, Аничков дворец – зеленое озеро, полное сказок. Подводная идиллия колонн, лестниц и коней, вечно бегущих по кругу, так что теряешь представление о реальности. Но мне сегодня туда не надо. Я лечу дальше, прячась от требовательного взора Екатерины, туда, где рыцари – один дарит чугунный венец, а другой его отнимает. Нужно почувствовать, когда поднять глаза, – от этого зависит судьба.
В Питере нет обычных женщин, нет и все – закон. Может, эта девушка с длинными волосами – моя любимая, хотя она сама того не знает. Ну так что ж, сейчас я подойду, и в моих руках родятся лилии, но я не смогу ничего сказать, потому что во рту у меня открывает лепестки холодный, белый бутон. Я смотрю на тебя, любовь моя…
– Карлес! Какого черта! – Просыпаюсь, оттого что кто-то вытряхивает из меня душу, пощечина, еще, я открываю глаза, инстинктивно сворачиваюсь и подставляю руки.
– Эдд?!
– Карлес, сучий сын! Где ты был? Где твои друзья? Что ты с ними сделал? – Удар, еще, я хватаю отчима за локти. – Что ты сделал с моим сыном? С твоей матерью?! Я тебя до конца жизни в психушку упрячу!
Его кулак липкий от крови. От моей крови. Кажется, он сломал мне нос. Удар в живот, я переламываюсь пополам, вкус крови на языке. Падаю. Теперь закрываться, закрываться, закрываться…
– Где Герман?! Что ты сделал с ним?! – Острая боль в боку, перехватило дыхание. Закрываю лицо, живот. Удар по спине, по ногам, извиваюсь. Эдд лупит ногами еще, еще. Вкус крови. Он опускается на одно колено. Ужас. Отрывает мои руки от лица. – Говори! Говори! – Его слюна брызжет в глаза. Он красный, потный, одной рукой сжимает мои кисти, другой бьет по щекам. Я ударяюсь затылком об пол, еще, еще. Эдд все размахивает окровавленным кулаком. – Откуда у тебя такие деньги?!
Я выбиваюсь из сил. Вдруг кто-то хватает его за руку, оттаскивает прочь.
– Эдуард Николаевич! Что вы делаете?
Я отползаю к стене. Вкус крови, лицо горит, на полу красные брызги. Лицо Марьи.
– Карлес! Карлес! Что он с тобой сделал, я милицию вызову.
– Не надо. – Я приподнимаюсь, опираясь на стену. Эдд включил воду в ванной, я слышу плеск.
– Карлес, ну так же нельзя. У вас есть что-нибудь? – Марья испугана, приходит странная мысль, что на самом деле она молода. И почему мы считали ее старухой? Холодное вафельное полотенце. Это хорошо, если кровь вытирает женщина. Меня всего трясет. Стыдно, оказывается, у меня нет никакой реакции, я защищался, как какой-то педик, как женщина, еще немного – и я начал бы визжать. Голова гудит.