Феномен
Шрифт:
– Мне без разницы, они первые начали, я только отвечал.
– Это была ошибка. А семь беглецов?
– А, эти? Тоже на меня вышли, угрожали. Прибил их, место поменял, чтобы лесные хищники шумной трапезой не мешали, и там ваши меня обстреляли.
Вот такая ситуация. Как не крути, но под суд я попал, дали два года условно, не списали историю, недругов у меня хватало. Хотя виновным сделали командира взвода, он среди погибших был. А так дальше жил и занимался чем пожелаю. Это может показаться странным, но я прожил ровно двадцать семь лет, умер в больнице в семьдесят втором, в Москве, куда меня срочно доставили с сердечным приступом. Сердце я посадил после ранения в Крыму, такое ранение, а наркоту я колоть после операций запрещал. Последние три года часто сердечко прихватывало, возраст, поэтому квартиру особо не покидал. Я был женат, не сам, меня женили, скажем так, на свадьбе знакомого загулял и утром проснулся женатым, и не против, жена золотце, редко такие встречаются. Двое детей. Всё им отойдёт. Наследство большое. А что я последним помню? Как меня выносят из машины «скорой» и несут в здание больницы, и всё. Не выдержало сердце. Жизнь удалась, как я считал, фронтовые раны давали знать, но ничего страшного. Союз жил и развивался, Хрущёва не было, шлёпнул его в Москве в сорок четвёртом, когда тот как Член Военного Совета фронта прибыл для совещания. Тут конвертов с информацией о будущем не было, пришлось так сработать. Не скажу, что прям Союз стал таким серьёзным, но если первое перерождение вспомнить, там лучше жизнь была. Это значило одно, такая помощь с информацией о будущем здорово помогала. Там конечно всё на веру не брали, но некоторой информацией вполне пользовались. В общем, жизнь как жизнь была. Сам себе хозяин. Мене конечно суд припомнили, здорово сократили выпуск моих песен, но сами же и страдали, мне было на что жить, не нужно ходить каждый день на работу, чтобы это болото затянуло, постоянно в путешествиях, особенно летом.
Отреагировал я на слова мгновенно, в руке моей появилась гранат «Ф-1». Повернувшись, я продемонстрировал ту без кольца, прижимая предохраняющий рычаг к ноге. Глаза финна стали большими и тот медленно разогнувшись, сделал микрошажог от меня, не сводя глаз с гранаты. Причины так поступить были, на руках у моего нового тела рукавицы, мигом скинуть, тело плохо слушалось, достать пистолет с глушителем и пристрелить этого солдата я не мог, не успею, нужно время, и граната мне его выиграла. Стряхнув с правой руки рукавицу, теперь ясно почему со спины подогревает и палёной шерстью воняло. Там костёр прогорал, угли шипели в снегу, шинель на спине тлела. В общем, в правой руке появился пистолет «Вальтер», пальцы плохо слушались, но выстрел произвести я смог, что и сделал. Ох, какой теплый пистолет, ладонь греет. Пуля вошла финну точно в лоб, под низ его белой меховой шапки. Сам тот в белом маскахалате. Трофеи.
– Что там, Ханну?
– раздался вопрос и захрустел снег приближающихся шагов, я сразу перекатился, от костра, отчего снова начал леденеть. И выстрелил на вскидку. Снова в лоб.
С трудом встав, скоро вырубит, как придёт память, нужно торопится. Дрожащими руки достав фляжку с водкой, открутил колпачок, и сделал два больших глотка, похоже тело мне голодным досталась, тепло начало расходится, но и развезло серьёзно. Я подкинул веток в костёр, тот больше дымил чем грел, и осмотрелся. На волокуше из лапника лежали три бойца, мертвы, видно, и два финна рядом. Я пробежался, шатало, но определил, что двое их и было, по следам волочения пришли. Пока тела не одубели, быстро снял с них всё ценное. Одежду, включая исподнее, и оружие. Даже лыжи, воткнутые в снег. Мороз под сорок, я тропился. Оружия было шесть единиц, два у финнов, это «Суоми» и винтовка «Мосина», а вот у советских бойцов, два карабина «Мосина», «ДП», и винтовка «Мосина». У меня семнадцать тонн свободного места было в хранилище. Ну да, я не в том был состоянии чтобы пополнять, больше тратил, вот и убрал всё ценное. Чуя наступление сильной головной боли, успел сделать пару шагов и рухнул на лапник рядом с костром, и меня вырубило. Память прежнего владельца тела пришла.
Очнулся я видимо вскоре, меня била крупная дрожь, сопли во все стороны, слабость. Встав на ногах, похоже отморозил, не чувствовал, как костыли, я осмотрелся, тихо было, и чуть в сторону подав, тут место открытое, достал баню. Та прямо на снег ухнула, и встала как надо. Я открыл дверь, ввалившись в предбанник, а тут всё мной заранее готово, как приготовил, так и не трогал три года, на столе кружка с пивом, пена ещё высоко стояла, блюдо с варёными раками парило, однако не обратив внимание на это, я открыл дверь и упал в баню. На меня просто чудовищная жара навалилась, чтобы начать дышать пришлось у пола это мелкими глотками делать. Смог всё же закрыть за собой и непослушными руками начал расстёгивать пуговицы шинели. Тело горело то ли от холода, то ли от жары. Нужно тепло и побольше. Когда разделся, а мне полегче стало, оттаяли руки-ноги, горели болью, одежду выкинул в предбанник, и подав парку, налил воды в шайку, а потом облился тёплой водой. Чёрт, как же больно обжигает, и ведь даже не горячая, просто тёплая. После этого прошёл в парную, дважды поддавал дров, мылся, потел в парной, запас воды в бочке хороший. Ноги горели, но я терпел. Чуть не кипятком ошпаривался, кожа красной стала, но одно ясно, к счастью следов серьёзного обморожения, чтобы там до ампутации дело докатилось, не дошло.
Минут сорок прошло, пока последний лёд из костей не ушёл, всё распаренный, я уже выходил в предбанник дважды, в первый поел плотно, каши и мяса варёного кусок, во второй пивку попил, с раками остывшими, хорошо. Потом снова в парную, от появившегося внутреннего холода избавляться. Угля приходилось часто поддавать. Выходил наружу, накинув овечий полушубок, армейский, помнится с немца его снял, шапку меховую, валенки, обошёл вокруг бани, чужих пока не было, всё как я оставил, а стволы вокруг трещали. Я глянул на градусник, он снаружи закреплён, сорок один градус. Ого. Вернувшись, продолжил парится. В общем, вердикт такой, кожу чуть поморозил, пятна останутся, в остальном успел отогреть. Ну а пока снова парной сидел, ох и раскочегарил её, ещё и воды на каменку подливал, вот и размышлял. Сознание плавало, вон водка ещё не вышла, да и состояние, похоже простыл, вот и выгонял, но думать можно. Попал в Алексея Петрова. Киевлянин, был призван весной тысяча девятьсот сорокового года и вот уже как восемь месяцев числится в Сорок Четвёртой стрелковой дивизии РККА. Получил специальность пулемётчика, это его «ДП», лежал на лапнике, как и коробка с запасными дисками. Дивизия без зимнего обмундирования, в сапогах, шинелях и будёновках, была брошена на помощь, другой дивизии. Их часть зажали на лестной дороге, расстреливая со всех сторон. Часть дня и всю ночь держались, пока боеприпасы к концу не подошли, и решили на прорыв. Удалось вырваться. Алексей собрал раненых, идти не могли, так тот сделал волокушу и тащил их. Это его и спасло, сильный парень, согревался в такой работе, пока не выдержал и не развёл костёр, товарищам боевым это не помогло, а там тот и сам погиб. Думаю, уснул и умер. Вряд ли от мороза, ранений тоже не было, может от усталости? Или от простуды? Алексей уже простыл на момент, когда дивизия шла по дороге, до засады, когда дивизию рассекли на несколько частей. Что за парни, тот не знал, просто собирал своих, остальные по лесу так и разбежались, недолго их финны ловить будут. Мороз убьёт.
Меня же бесит, ну вот знаете бесит, сижу на полке, пот течёт с меня, в некоторых местах кожа горит, это где обморожение получил, а голова другим занята. А бесит то что я в военнослужащих попадаю, в третий раз уже, и на войну в дополнение. Ладно пусть первое перерождение в парня, избитого отцом, сам уже пошёл в училище. Не знаю, что на меня нашло. Сейчас припоминаю, что хотел получить опыт армейской службы и специальность перед водой. Чтобы после призыва не быть как другие растерянные призывники, ничего не знающие. Армия - это не моё, первое перерождение полковником пережил, второе… тоже полковником, хотя говорили, что мне генерал-лейтенанта дали, но это всё слова, документы я не видел. Вот третье, самое интересное, аж генерал-полковником закончил войну. Самым молодым. Однако это не значит, что армия мне нравится. Сложно объяснить, просто не моё, самая главная проблема, это ор, ненавижу, когда на меня орут, да ещё с матом, а в армии это повсеместно, тут ором и матом разговаривают, думаю из-за этого и возненавидел её, хотя немало времени проносил военную форму. А сейчас за что мне всё это? Мало того, что снова на войне, хотя насчёт трофеев подумаю, так ещё в салагу попал. Не в добровольца, кои бывали, а в зелёного салагу. Тут не два года служат, как будет в будущем, все три. Так вот, призвался паренёк весной тридцать девятого, три года служить, значит на дембель пошёл бы весной сорок второго. Вот и я про это, не соскочишь, а там новая война. И надо мне терять целый год? Для других служба, даже для этого лопоухого парнишки, в которого я попал, служба - это почёт, долг и гордость. Для меня ненужная повинность от которой я хочу избавится. Почему меня не отправят в поздний Союз? В Афган тот же? Я там бы оружия современное набрал, бронетехнику. Нет, вообще ещё ниже в прошлое сунули, не сильно, но всё же. Бесит.
Вот так отогреваясь, настой на каменку плескал, хороший, от простуды поможет избавиться, горячий чай с мёдом и вареньем малиновым пил, заодно осмотрел форму. Сапоги отогрелись, я их в бане у печки держал, слушаться. Форму постирал и повесил сушится. Перед этим красноармейскую книжицу нашёл, комсомольский билет. Распотрошил два вещмешка. Один был у раненого, другой Алексея, двое других их не имели, хорошо оружие не бросили. Финны тоже пусты. Писем нет, да и вещи так, красноармейские, бедные. Алексей сирота. Последствия Гражданской, бандитизм. Младенцем был, когда потерял родителей, детдомовец. Самое главное, полк, в котором и числился Алексей, шёл головным. Мне было ближе добраться до той дивизии, к которой они шли на выручку, чем до своих. Я так думаю. А до своих бегом нужно бежать. Дело в том, что я читал эту историю, и в курсе, что пленных было полторы тысячи командиров и бойцов дивизии, как потом говорили финны. Их после войны вернули в Советский Союз и все они по приговору суда были расстреляны. Я это точно знаю. Выпив ещё порошок антигриппина, у меня его много запасено, на такие вот минуты, аптекарь их смешивает, срок годности семь дней, и чайком с мёдом запил. Я как раз поел, жидкого, ухи, так что стал собираться. Оделся, исподнее тёплое, зимнее байковое, форму теперь свою, шерстяные носки и валенки, свитер на форму и овечий тулуп. Шапку меховую. Подав угля в печку, остальные вещи я уже прибрал, покинул баню и убрал её. Хм, след полозьев остался в пятне льда, от мыльной воды, что натекла из бани через сливное отверстие. Пока тихо, хотя лес слушать в такой мороз смысла нет. Зверя и птиц нет, голос не подадут. В общем, осмотрев тех трёх бедолаг, я забрал документы, тела брать не стал, в хранилище не хочу, хотя живое та не принимает, но погибших живыми уже не назвать. Эх, убрал всё же с волокушей. Надел лыжи и быстрым шагом пошёл прочь. Шарфом замотал лицо, только щель для глаз осталась, но я иногда вставал и внимательно прислушивался. С момента прорыва часов восемь пошло, снова белые ночи, видно всё хорошо, так и шёл. А возвращался к дороге. Я трофейщик, там много военного снаряжения брошено, не оставлять же финнам, место в хранилище есть, вот и позаимствую. Пулемёт через грудь, если что, дам очередь от живота. А вообще пулемёт был разряжен, Алексей всё расстрелял, до последнего патрона. Ещё в предбаннике я почистил всё оружие и снарядил все диски из своих запасов. Правда, коробку с запасными дисками держал в хранилище. Тяжелая. После бани такое лёгкое состояние, как будто взлечу, на границе между здоров и простыл, лёгкая слабость, горло чуть сушит, но при движении даже жарко было, тепло одет, длинные полы тулупа прикрывали ноги. На шарфе, через который дышал, всё равно не помогало, лёгкие обжигало морозным воздухом, нарос кристаллами лёд. На мехе шапки вокруг лица, тоже.
А не так и далеко дорога была, чуть больше километра, и вот видны угловатые коробки разной техники. И движение. Похоже, финны осматривают, что добыли. Слышна работа моторов. Этот шум позволил сблизится. Поменяв пулемёт на винтовку «СВТ» с глушителем, я вскинул её, прижимая ствол к стволу дерева, и четырежды хлопнул глушитель. Вышел я чуть в стороне от того места, где подразделение Алексея держало позиции. А видел я лёгкие бронированные тягачи «Т-20 Комсомолец». Именно у двух из них и возились четвёрка финнов. Движки тягачей работали. Рядом стоял грузовик, наша «полуторка» с бочками в открытом кузове, тоже барабанила движком. Вот эту четвёрку я и снял. Похоже те запустили двигатели, чтобы они не замёрзли, радиаторы и трубки не полопались. Выйдя на дорогу, осмотрев в оба конца, движение с обоих сторон было видно, я осмотрел технику, и убрал тягачи и «полуторку» в хранилище, предварительно заглушив моторы. Финны отцепили пушки, что бисировали тягачи, так что проблем не было. А были семидесятишестимиллиметровые пушки. Вокруг хватало тел убитых бойцов Сорок Четвёртой дивизии, но мне было не до них. Хотя ту тройку достал из хранилища и положил на лапнике. Финны похоронят. Я отцепил и прихватил ещё три тягача. Потом две танкетки «Т-38». Выбирал то, что не было побито бронебойными пулями. Пару станковых пулемётов «Максим», пятнадцать «ДТ-29» с сошками и запасом дисков, и полевую кухню. Она чудом уцелела, внимательно изучил и убедился. Остальная техника побита так, что ремонта там слишком много. После этого готовя тротиловые шашки, я их нашёл в грузовике сапёрной части, всё забрал, не пришлось свои тратить, стал обходить технику и устанавливать. На казённики пушек в том числе. Дошёл до того места, где видел движение, обнаружил ещё трёх финнов, они оружие собирали, укладывая штабелями, и пристрелил. Дошёл до них, сделал закладки на технике, на двигательных установках по шашке и вот так попеременно поджигая фитили, пошёл обратно, первый хлопок взрыва раздался, когда часть пути прошёл, но я продолжал. Почти дошёл до той четвёрки, как заметил, что в эту сторону бегут мне навстречу. Притормозил из своего ручника, срезал троих точно, поджёг три последних шашки у двух грузовиков и у танка «Т-26», после чего бросился прочь. Итак неплохо, порядка сорока единиц техники серьёзно повредил, если не уничтожил, кое-где поднимался чёрный дым горевшей техники. Восемь пушек также разбил шашками. Там в грузовиках, где были снаряды, шашки укладывал именно в кузова. Так что несколько детонаций было, грохнуло серьёзно, с деревьев снег смело, но я убегал. Лыжи в этом здорово помогали. То, что погоня будет, я уверен, поэтому искал подходящую позицию. Нашёл, но оставил ту в стороне, не сближаясь, сделал круг и вернулся к ней. Лыжный мой след было видно, теперь засада. Сделал лёжку, лапник, шкуру медвежью сверху, винтовку самозарядную, тут лучше она, чем ручник, и готовился. Винтовку приготовил, но убрал пока, чтобы не промёрзла. Финны появились только через двадцать минут. Что-то долго они. От колонны гул шёл, рвались в огне снаряды, но это не мешало.
– Семеро всего, - пробормотал я.
– Они меня совсем не уважают, за бойца не считают.
Укрытий, где шли финны по моему следу, не было, вот один зацепил леску растяжки, и с грохотом разрыва я выстрелил по замыкающему, и переводя ствол с противника на противника, стрелял. Потом добивающие. Тихо было. Покинув место засады, забрав шкуру, я пробежался до тел, холодно, хоть согрелся, собрал трофеи, три «Суоми» было, винтовки, наш «ДТ», танковый пулемёт, пять снаряжённых дисков для него, документы, а я у всех убитых мной финнов забирал их, в планшетку убирал, её тоже у финнов позаимствовал. После этого две пары лыж забрал, новые на вид, широкие, охотничьи, мне самому пригодятся. Ну и двинул дальше. Чуть позже снова на дорогу вышел. Тут убитые лошади артиллерийского парка и обоза, убитые наши, и финны ходят, немного, но не пройти. Я карту местности взял у старшего той группы, что по моим следам шла. Не с той стороны я был, дорогу перейти, озеро, и там на север, до наших рукой подать. Километров сорок. Только я туда не пойду, озеро местность открытая, подстрелят ещё. В лесу мне проще, тот как родной, укроет. Вот так двигаясь недалеко от дороги, обошёл два заслона и два секрета, чуть трижды не напоролся, хорошо пар от дыхания выдавал, но двигался я часов семь, пройдя порядка пятнадцати километров. А к своим вышел я через три дня, одиннадцатого января, в расположение Пятьдесят Четвёртой стрелковой дивизии. Только проблема, дивизия была в окружении, вела бои. Это не та, к которой шла на выручку Сорок Четвёртая, где служил Алексей. Помню про неё, та так в окружении до конца войны и пробудет.
Двигался я осторожно. Вчера уничтожил группу снайперов, прихватив их оружие, и вечером мне упали на хвост, серьёзные профи, побегать пришлось. Почти три десятка опытных егерей, явно бывшие охотники. Когда их осталось десять, они как-то сразу поняли, что это не они охотники, а тот, кого они считали дичью. Я раннего допросил. Расклад по этому фронту узнал, кто где стоит, вот специально и повернул к Пятьдесят Четвёртой, тут пересижу до конца войны. Мне не улыбалось участвовать в атаках на доты линии Маннергейма, а тут по сути тишина, финны блокировали дивизию, вели ленивые перестрелки, показывая своё наличие, отбивали попытки дивизии вырваться, и всё. Час назад я финского офицера взял, тот командовал частью блокирующих сил, вот и вёл его. Выглянув из-за ствола дерева, тут открытое узкое поле было, судя по припорошенным снегом кочкам, бойцы дивизии пытались тут в атаку подняться, но погибли, а так вроде ничего не видно. Выйдя, держа пулемёт у живота, направив на офицера, тот со мной одной верёвкой связан был, и двигаясь чуть в стороне и сбоку, вёл того к опушке леса, проходя поляну. Судя по движению, меня наблюдатель засёк и поднял тревогу, бойцы занимали позиции. Я боялся выстрела в спину, мало ли кого пропустил, но капитан оказался прав, тут три наблюдателя и два стрелка. Я их снял из винтовки с глушителем. Вскоре меня встретили. Вышли трое, один в звании лейтенанта. А хорошо бойцы дивизии устроились, полуземлянки, видимо рвали чем могли землю, костры внутри, нары, мёрзли, но не как другие. Форма зимняя. Часовые каждый час менялись. Сам я был в своей форме, подпалённой шинели, сапоги, будёновка на голове. Переоделся перед тем как к нашим идти, капитан этого не видел, ранее сделал. Офицера сразу забрали, да и меня повели к комдиву. Штаб дивизии не так и далеко располагался. Там устно сообщил что было со мной и дивизией. Что по мне, то сдал красноармейские книжицы погибших, почти полсотни насобирал и столько же финских документов. Сказал, что только шестерых сам убил, остальные с трупов забрал для отчётности. Мол, чужого мне не нужно. Да мне бы и не поверили. Ну и меня рапорт посадили писать.