Феноменология зла и метафизика свободы
Шрифт:
Но каков характер этого нового понимания. Каковы характер и содержание «избыточной информации» и какова ее ценностная окраска?
Издавна замечено, что смешны не всякие отклонения от нормы, а только выглядящие мелкими, несерьезными. Крупные недостатки и пороки – удел не комедии, а зачастую – трагедии. Почему? По меткому замечанию В. Б. Шкловского в том же интервью, «смешное – это то, что происходит с человеком, а он не понимает». Эту же мысль проводил еще Гегель, согласно которому главнейшее свойство комического персонажа – его несокрушимое доверие к самому себе. Иначе говоря, смешное – это не просто радость понимания, а радость понимания непонимания, обнаружения чьей-то (возможно – собственной) несостоятельности, ее посрамление.
Эта сторона нормативно-ценностной природы смешного
42
См.: Малявин В. В. Чжуан-цзы. М., 1985. С. 20.
Смех проистекает из осознания несостоятельности сложившегося осмысления действительности, его ограниченности. Он как бы указывает на провал в рациональном знании о мире, которое оказывается псевдорациональным. Сам мир предстает не привычно понятным, а другим. Поэтому смеяться – значит испытывать «границы своей жизненности» [43] , ходить по краю провалов разумно осмысленного. Это обстоятельство подчеркивается теорией и практикой даосизма и чань-буддизма, в которых смех есть ситуация ограничения жизни смертью, когда последняя как бы врывается в привычный уклад жизни, нарушая и отрицая его. Буквально реализуется этот принцип и в эстетике «черного юмора».
43
Там же. С. 251.
Так или иначе, но осознав, поняв ограниченность своих или чужих представлений, человек, смеясь, раздвигает свои горизонты осмысления и понимания.
Смеясь, мы смотрим на объект нашего смеха с позиций нравственного, шире – нормативно-ценностного превосходства. Можно сказать, что вольтеровская формула «что сделалось смешным, не может быть опасным» верна и в обратном прочтении: «смешное – это то, что не опасно». Горилла или медведь, встреченные на воле, вызовут скорее страх – смешны они в клетке зоопарка или на арене цирка, в ситуации безопасности для зрителей. Смешны несостоятельные, терпящие крах недостатки и отклонения: ложь, явно или неявно разоблачаемая, наказуемые скупость, лень, глупость и т. д. «Смеется всегда только победитель, побежденный никогда не смеется… Обычный здоровый смех нормального человека есть знак победы того, что он считает правдой» [44] .
44
Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. С. 149.
Поэтому смех – не просто реакция на отклонение от нормы: это всегда чувство превосходства, нравственное удовлетворение, вызванное торжеством нравственной, интеллектуальной, политической позиции «мы». В 1920 году А. В. Луначарский писал: «Мы живем в голодной и холодной стране, которую недавно рвали на части враги, но я часто слышу смех; я вижу смеющиеся лица на улицах, как смеется толпа рабочих, красноармейцев… Это показывает, что в нас большой запас силы, ибо смех есть признак силы. Смех есть не только признак силы, но сама сила… Смех – признак победы» [45] . Но что считать победой и силой – дело личности и еще времени. Хорошо смеется тот, кто смеется последний. Он и победитель.
45
Луначарский
Несостоятельность и посрамление могут проявляться сами по себе, но могут быть и спровоцированы. Последнее имеет место при одурачивании – приеме не только фольклорном, но и нашедшим свое место в эстетике комизма: комедия, плутовской роман и т. д. Одурачивание и обман комичны, однако, далеко не всегда. Они не должны быть серьезны и приводить к трагическим последствиям. Кроме того, они должны быть выявлены, разоблачены. Невыявлен-ная ложь не смешна. Смешна та ложь, которая разоблачена. Ложь Хлестакова, Ноздрева смешна своей явной нелепостью, несмотря на то, что она не всегда разоблачается перед ее слушателями-персонажами, комизм этой страны явен для читателя или зрителя, так же как и комизм одураченных. Более того, смешны именно не столько плуты, сколько обманутые ими. Мы сочувствуем Иванушке-дурачку, Фигаро, Труффальдино, Лассарильо, Остапу Бендеру, Швейку, Чарли в силу их торжества над человеческими слабостями.
Смех вызывает не просто отклонение от нормы, а именно ее торжество, удовлетворение чувства желаемого должного. Бестер Китон – герой английского комедийного кино. Смех вызывает не его неловкость, а – кажущееся неестественным для иностранного зрителя – спокойствие, сохранение им полного самообладания в любых ситуациях, столь ценимое англичанами и во многом определяющее их чувство юмора. Речь идет не о насмешке над невозмутимостью, а о ее торжестве. Поэтому англичан раздражает, что обычно иностранный зритель смеется в китоновских комедиях «совсем не в тех местах».
Удовольствие от смеха включает в себя широкий спектр эмоций: от злорадства и простого снятия напряжения до глубокой охватывающей все существо человека, радости победы. Причем «зона смешного» может быть расширена, например, за счет ненависти. Так, в военные годы вызывают смех жестокие карикатуры на врага, лубочные картины его уничтожения и прочее, в мирное время комизма не имеющее. Порог смешного может быть и повышен. Пьер Безухов смеется над своим пленением: «Мою бессмертную душу в плен взять?!!». В лицо своим мучителям смеются Ян Гус, Овод, Сергей Тюленин. В этом случае смех – торжество человека, его идеалов над «всесильным» врагом, лишающим его жизни. Это не просто стремление «посмеяться последним». Такой смех доступен лишь человеку, глубоко уверенному в правоте своего дела, за которое можно пойти и на смерть, в конечной победе этого дела.
Общим законом комического традиционно считается неожиданность, внезапность осознания ситуации смешной. Аргументируется это тем, что «раз сделанное открытие или наблюдение, вызвавшее… смех, при повторении смеха уже не вызывает» [46] . Представляется, однако, что неожиданность и неповторимость смешного – вещи довольно разные. Сплошь и рядом смешного ждут и с удовольствием смеются, когда ожидание оправдывается. В скучной компании ждут прихода острослова, который заставит рассмеяться; ожидают неловкого поступка от известного своей неуклюжестью человека. Родители улыбаются и смеются долгожданным успехам своего ребенка, неоднократно смеются повторам его чудачеств. Шаблонно сделанный детектив вызывает смех именно тем, что каждый следующий ход предвидим заранее.
46
Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. С. 149.
Иначе говоря, смех – не обязательно результат неожиданного открытия смешного. Он может быть и результатом ожидаемого, когда мы знаем, догадываемся, что нечто произойдет, и оно происходит. Другой разговор, что сам смех – всегда внезапный взрыв, вспышка, которая так же быстро проходит, как и возникает. Однако это уже относится к эмоционально-психологической стороне, форме проявления смеха как эмоционального процесса. Подобное «ожидаемое смешное» также определяется дискредитацией чужого и торжеством своего нормативно-ценностного «мы».