Фенрир. Рожденный волком

Лахлан Марк Даниэль

— Может быть, — сказал он, — а может, и нет.

Леший улыбнулся, вытягивая руки. Ему было тепло, и ночь наконец-то выдалась сухая.

— Как думаешь, здесь нам ничто не угрожает? Могу я посушить одежду?

Ворон ничего не ответил, и Леший решил, что это означает со­гласие. Утверждать наверняка он мог только одно: верования се­верных шаманов никак не улучшают их манеры.

Он воткнул в землю несколько палок, снял штаны и башмаки и развесил их. Затем он размотал тюрбан и разложил на сухой тра­ве у костра. Под конец он размотал шарф и тоже положил сушить­ся, усевшись у костра

в одной только длинной рубахе.

На душе было спокойно, так спокойно не было уже давно, с тех пор как он пустился в путь, то и дело встречая колдунов и женщин с мечами. Купец начал дремать.

Его разбудил толчок в плечо. Он очнулся и увидел прямо перед собой яростное лицо Ворона.

— Что случилось? — воскликнул Леший.

Длинные пальцы Хугина сжали его горло.

— Это не для тебя, — сказал Хугин, снимая с шеи Лешего верев­ку с камнем волкодлака.

Глава пятьдесят четвертая

ЧЕРНАЯ МАГИЯ

Верный своему слову, Мозель не позволил Офети и его воинам вой­ти в «теплый дом». Его гостеприимство заключалось в том, что он оставил норманнам жизнь, не более того. Уцелевшие берсеркеры раз­вели костер снаружи; пусть их терзал голод, они хотя бы ночевали в тепле и безопасности. И, самое главное, сокровища, которыми они разжились, преспокойно лежали в лесу, где они их спрятали.

Мозель обыскал аббатство, высматривая затаившихся викингов, но никого не нашел. Только дверь в келью для покаяния не откры­валась, она оказалась заперта, но, поглядев в замочную скважину, франки не увидели ничего, кроме соломы на полу, и решили не тро­гать дверь.

Сидя в тепле, Элис дрожала от переживаний прошедшего дня и воспоминаний о том, что услышала на берегу. Тот отряд викингов специально искал ее, и эта тварь, карга без лица, где-то близко. Она объяснила Мозелю в доступных его пониманию словах, чего имен­но боится. «Ведьма бродит на свободе», — сказала Элис, его рыцари должны смотреть в оба и, самое главное, опасаться птиц. «Ведьма ис­пользует их как вместилище своей магии», — решила Элис. Она вы­играла одну битву, но чувствовала, что враг еще далек от изнеможе­ния. Она поглядела Мозелю в глаза, чтобы понять, как он воспринял ее слова. Даже упоминать о чародействе было опасно, однако сейчас ей нужна была ясность: время для мелких обманов прошло.

— Вы заключали сделку с дьяволами, госпожа?

— Нет, но дьяволы пытались заключить сделку со мной. Они до­саждают мне, и я прошу твоей защиты, как воина и рыцаря. Ведь ты защитник Христа, Мозель, будь как Михаил для Люцифера. Моя жизнь и спасение моей души сейчас в твоих руках.

Мозель серьезно воспринял ее слова и поставил часовых, велел воинам держать наготове луки и стрелять во всех ворон, которые появятся поблизости. Он устроил Элис в монастыре со всеми воз­можными удобствами, дал одеяла для постели. Стол положили на бок, скрыв ее от взглядов мужчин, спавших тут же.

Пока она лежала без сна, все события прошедшего дня снова про­кручивались в голове. Ее то качало, словно на борту драккара, то она вздрагивала, как в тот ужасный момент, когда корабль врезался но­сом в песок или когда конница с грохотом неслась на нее

по берегу. Она жалела, что не отправилась дальше с маленьким купцом. Он от­вел бы ее к Олегу, в котором ее единственная надежда. Элис верила волкодлаку, который погиб за нее, верила его словам о том, что Олег сможет ей помочь. Она представляла Лешего верхом на муле, виде­ла, как символ лошади блестит на шкуре животного, взывает к ней.

Есть миг между бодрствованием и сном, между сном и пробуж­дением, когда разум оказывается во множестве мест разом, когда вос­поминания сливаются со сновидениями, когда то, что было, и тоще­му только суждено случиться, стоят бок о бок и когда сознание освобождается от пут времени и личности и бродит по удивитель­ным холмам, где разница между знакомым и чуждым стирается, а призраки и видения разгуливают, взявшись за руки. Элис, пытаясь заснуть, попала в это место, на границу сознания, где живет магия.

Ей показалось, что она проснулась. В «теплом доме» никого не бы­ло, дрова прогорели до углей, и в помещении стало невыносимо жарко. Она подошла к двери и открыла ее, упиваясь холодным све­том серебристой луны над головой. Элис чувствовала, что не одна здесь. Ее как будто преследовали воспоминания, она знала, что уже вставала вот так раньше, бродила, завороженная прохладным ноч­ным воздухом, по садам замка Лош.

В крытой галерее было тихо. Ее внимание привлекла одна дверь на повороте галереи, которая открывалась не в ту сторону, что все остальные. Двери скриптория, «теплого дома», из которого она толь­ко что вышла, кухни и часовни открывались наружу, в галерею — это чтобы не занимать место в комнатах, решила она. И только одна дверь открывалась вовнутрь. Почему эта дверь не такая, как остальные?

Элис подошла к ней. В двери было открытое окошко. Ее так и влекло к нему. Она протянула руку к отверстию и заметила, как внутри промелькнуло что-то. Сгусток тумана? Дыхание вырывалось клубами пара, белыми облачками в лунном свете. Элис дро­жала. Внезапно похолодало, и у нее затряслись руки.

Внутри нее что-то вспыхнуло, как будто отвечая на озноб, охва­тивший ее. Это оказался один из символов — зазубренная буква, которая словно сияла солнечным светом, согревая Элис и прого­няя холод. Еще один символ, похожий на сияющий бриллиант, за­жегся внутри нее. Она прочувствовала всю толщу земли под нога­ми, реки, текущие в слоях почвы, похожие на течения в глубине океана, которые огибали подножия гор, устремляясь потоками в глубокие черные впадины.

Ей показалось, что в кожу вонзился миллион крошечных иго­лок, запах, похожий на запах дождя над морем, разлился вокруг. Как будто живущие внутри нее символы позвали, и этот озноб, про­бравший ее, был им ответом. В ней всколыхнулись воспоминания. Она стояла в саду в Лоше под большой луной и в руке держала огромную розу величиной с голову младенца; от розы исходил на­сыщенный дурманящий аромат. Что-то сильно укололо ее, и она поняла, что проткнула палец шипом. Кровь стекала крупными кап­лями, и она сунула палец в рот. И теперь в носу стоял тот же тяж­кий аромат розы, сладкий и зловещий, который смешивался с за­пахом крови и воспоминанием о боли.