Фэнтези 2003
Шрифт:
Нет, разумеется, общего у нас и пчел мало. Но это сходство — принципиальное; семья выдвигает из своей среды личности, способные рождать и править. Раздел семьи, связанные с этим споры, конфликты...
...Наконец, битвы.
Старая царица приметила меня раньше, чем я вошла в силу. Круг моих сторонников был невелик, а я — слишком слаба; это определило исход сражения. Старухе хватило пяти боевых накопителей, чтобы исторгнуть меня из мира.
В культуре мира Саргиза есть описательный чувственный жанр «хождение по мукам»; это близко нашим «историям отверженных», с той разницей, что мы повествуем не о наблюдаемых, а о лично пережитых страданиях. Когда-нибудь и я
внесу свой вклад в этот свод печалей и терзаний. Когда вернусь. Если вернусь.
Я нетерпелива? Может быть. Каждый раз, почуяв слабину в толще смещающихся пространственных слоев, я рассчитывала прыжок, который приведет меня домой. Просто так, без какой-либо надежды, но страстно.
Не сразу я приступила к сборам в дорогу.
Я упала в области, называемой Мавераннахр, или Согд, и некоторое время стягивалась во взрывной кратер, что возник при моем падении. Тогда мне не было дела до жителей мира; я торопливо преобразовывала грунт, формировала трубки в поисках воды настроила систему самозащиты, пока не уяснила, что бояться здесь некого.
Саргиз сам пришел ко мне, влекомый любознательностью. Стремление знать — верный признак незаурядной личности; я и сама такая.
Нуждалась ли я в помощнике? Видимо, да. И обдумывать, и воплощать задуманное самой — непривычный труд. Управление метелью отнимало много времени, хотя я смогла изготовить несколько несложных устройств, запоминавших мысли и отдающих тучам приказы. Но для точных действий требовался настоящий и верный мне разум.
Я обещала Саргизу долголетие, неуязвимость и огромные возможности познания. Как ни странно, он долго сомневался. Ему казалось, что мои дары лишат его возможности бесконечно наслаждаться после того, как он умрет; согласитесь, что в этом заложено неразрешимое противоречие — наслаждение после смерти!.. Я заверила его, что не покушаюсь ни на какую часть его естества.
Договорившись, мы перенеслись с метелью в более удобное место, где я построила укрытия и водокачку. Саргиз поселился в восточном куполе; в западном выращивались накопители для старта, а в южном — боезапас и батареи для повседневных надобностей.
К появлению Ульяны я заложила основу роста четвертого стартового накопителя и направила в нее по нитям стержня силу из запасных кристаллов южного купола. Оставалось ждать, пока четвертый созреет.
Я посвящала время наблюдениям за миром через тучи. Если бы я не отделяла себя от мира, то, вероятно, могла бы предостеречь хорезмшаха Мухаммеда от опасности с востока,
где собиралась немалая сила ездящих верхом на животных, под предводительством лидера по имени Чингиз-хан.
Гораздо больше меня занимали отношения Ульяны с Сар- гизом.
Женщины этого мира весьма выносливы и более долговечны, чем мужчины, но они слабей физически и потому находятся в зависимости у мужчин. Лидерами они становятся в исключительных случаях, обычно под конец жизни, родив себе много мужчин-потомков и опираясь на их воинскую мощь.
Поэтому наблюдать за женщиной, избавленной от мужского притеснения, было очень интересно. Саргиз, стесняясь внешности, не отягощал Ульяну своим обществом и, добиваясь ее благорасположения, во всем ей угождал. Иная, обласканная таким вниманием и предупредительностью, нежилась бы в безделье, но дочь Кудьмы оказалась активной и деятельной, чем и понравилась мне. Она распорядилась принести ей шерсть, веретено, пряла и ткала полотно на станке, вышивала. Умело обращалась она и с выделанной кожей. Ночью Саргиз тайно помогал ей справиться с неподатливой кожей для подметок, накалывал шилом отверстия для дратвы. Чтобы не спала на полу, возвел ей кирпичную суфу для сна и дневного отдыха, принес ковры, одеяла, окрашенные сафлором, доставил ханьскую бумагу, тушь и тростниковые каламы для письма, воск для печатей — и, конечно, охотно вызвался доставить ее письмо и подарки в Курск.
* * *
Если писать, то искренную правду. «Написавший ложь, — поучал Третьяк, — да памятует, что ложь та в рукописании перейдет в его потомство, во внуки и правнуки, и памятование о писавшем будет вечной ложью на все будущие времена, и предъявят ангелы ту ложь на последнем суде, и будет она свидетельством против лжеписца. Несть гаже порока, как знать истину, но писать ложь; разве Иудин грех тяжелей сего греха».
«Здравствуй, дорогой батюшка Кудьма, здравствуйте, сестрицы Марья и Пелагея.
Пишет вам дочь и сестра ваша Ульяна из места Гульмаза- ра, что в стране Туран, в земле Каракум. Я жива и здорова. Господин мой Саргиз, по-нашему Сергий, оказалось, не зверь.
а человек веры Христовой, церковь его зовется восточной ассирийской, а еще несторианской. Учил он меня молиться Богу по его обряду, и я выучилась. Греческую икону Пречистой Девы, которой батюшка благословил меня в путь, Саргиз почитает глубоко и украшает, а цветок-камень при ней, как лампада, горит неугасимо. Долго он, Саргиз, мне на глаза не являлся, а служил невидимо, я даже думала, что он дух бесплотен. И я упросила его показаться мне зримо, хотя он отказывался. Вначале говорил со мной огненными словесами на стене, потом стал говорить голосом, и я убоялась, но свыклась. А две луны назад я его увидела...»
Как о том написать?..
Я изготовилась, сев на суфе против двери, и, по уговору, сказала:
— Покажись мне!
День был ясен, с ярким солнцем.
Быстро прошел Саргиз мимо дверного проема, но и того хватило мне, чтоб пасть без чувств. Ведь и ждала, и крепилась, а не вынесла.
Темный, шерстнатый, громадный — и легкий, как летучая тень облака, с горбом за плечами, голова — котел, очи желтые, руки длинны, едва не до колен.
Очнулась я и слышу — глухо, надрывно рыдает он снаружи, причитает сдавленно:
— Что я сделал, зачем я согласился?..
И столько муки, столько боли было в его плаче!
— Саргиз!.. — окликнула я слабо.
— Не зови меня! — взрыкнул он. — Пропащий я человек. Умереть бы... Зря я, зря на уговор поддался...
— Не кручинься, ты послушай. Мне только с непривычки подурнело, а твоя ласка мне мила. Никто еще так не ухаживал за девицей. Мне это любо — и ты будешь люб, какой ни есть. Покажись еще; не испугаюсь, вот увидишь.
— Нет, не смогу. И не проси!
— Тогда я сама выйду; не смей убегать.
Я вышла; Саргиз — даже присев, он был немногим ниже меня — сгорбился у стены купола, закрывал лицо руками; пальцы переплелись когтями. Земля, казалось, подо мной, словно вода, колеблется. Я заставила себя приблизиться к нему и положила ладонь на его плечо. И страха не стало.
В самом деле — гладила же я собак и лошадей, а лошадь куда как сильна и опасна. Степняки говорят: «Увидишь в степи конский череп — взнуздай его».
«...Увидела и ничуть не устрашилась. Ростом он велик, в плечах широк, собой виден и дороден, силен, как зубр или тур дикий».