Ферма животных
Шрифт:
Пискун сказал, что на самом деле все объясняется очень просто: фургон раньше принадлежал живодеру, но затем был куплен хирургом-ветеринаром, который просто не успел закрасить имя и звание прежнего владельца. Вот потому и возникла ошибка.
Животные почувствовали огромное облегчение от этого сообщения. А когда Пискун продолжил наглядное описание смертного часа Боксера, его ложа, замечательного ухода за ним, дорогих лекраств, на которые товарищ Наполеон не жалел никаких денег, - последние сомнения исчезли, и скорбь, охватившая их при мысли о смерти товарища, смягчилась от сознания, что умер он счастливым.
Наполеон собственной персоной появился на очередном воскресном митинге и произнес краткую речь, посвященную Боксеру. Оказалось невозможным, сказал он, доставить на ферму для захоронения останки дорогого оплакиваемого товарища, но заказан большой лавровый
Наполеон закончил свою речь, напомнив изречения Боксера - "Буду работать больше" и "Товарищ Наполеон всегда прав" изречения, которые, как заметил оратор, следует усвоить и принять, как собственные, каждому животному.
В день банкета к дому подкатил большой фургон бакалейщика, из которого выгрузили большой деревянный ящик. Весь вечер неслось из дома громкое пение, затем послышались звуки ссоры и драки, закончившиеся часов около одиннадцати страшным грохотом разбитого стекла. До двенадцати часов следующего дня никто и рыла не показывал из жилого дома. Прошел слух, что свиньи снова раздобыли где-то деньги и купили ящик виски.
Глава 10
Прошли годы. Весна, лето, осень, зима - времена года сменяли друг друга, и краткая жизнь животных уходила быстро. Пришло время, когда не осталось никого, кто помнил время, предшествовавшее Восстанию, исключая разве Люцерну, Бенджамина, ворона Мозеса и нескольких свиней.
Мюриэль давно была мертва, умерли Блюбелл, Джесси и Пинчер. Умер и Джонс - он скончался где-то в далекой богадельне. Забыт был и Снежок. Боксера забыли все, кроме его нескольких друзей. Люцерна была старой, малоподвижной кобылой, суставы ее гнулись плохо, а глаза слезились. Ее пенсионный возраст подошел два года назад, но пока никто из животных на пенсию уволен не был. Толки об отделении уголка пастбища для престарелых животных давно были оставлены. Наполеон превратился в матерого хряка весом в полтораста килограмм. А Пискун разжирел до того, что глазки его утонули в жиру. Лишь старый Бенджамин не изменился почти на вид, только поседел немного, да со времени смерти Боксера стал еще сдержаннее и неприступнее, чем раньше.
Население фермы увеличилось, хотя и не так сильно, как ожидалось когда-то. На свет появилось много животных, для которых Восстание было лишь неясной легендой, они знали о нем лишь понаслышке; были приобретены животные, до своего прибытия не слыхавшие о Восстании. На ферме теперь было еще три лошади, кроме Люцерны. Это были красивые работящие звери, но очень уж глупые. Никто из них не мог продвинуться в алфавите дальше буквы "Б". Они соглашалсь со всем, что рассказывали им о Восстании, о принципах Анимализма, особенно, когда говорила Люцерна, - но было очень сомнительно, понимали ли они эти рассказы.
Ферма производила теперь много продуктов, больше, чем раньше, была значительно лучше организована; к тому же, территория ее расширилась за счет двух участков, откупленных у м-ра Пилкингтона. Строительство мельницы, в конце концов, было успешно завершено, была приобретена молотилка и сенокосилка, построено несколько новых помещений. Уимпер купил себе коляску. Мельница, впрочем, не вырабатывала электроэнергии, но молотила зерно, что приносило ферме немалый денежный доход. Животные изо всех сил трудились над строительством новой мельницы. Говорили, что когда эту мельницу построят, в ней обязательно установят электромашину. Правда, о роскоши, которую обещал когда-то Снежок, - о стойлах с электрическим освещением и отоплением, с горячей и холодной водой, о трехдневной рабочей неделе больше разговоров не было. Наполеон объявил подобные идеи противоречащими принципам Анимализма. "Истинное счастье, говаривал он, - заключается в том, чтобы трудиться как можно больше, не давать себе изнеживаться."
Получалось как-то не так, что, хотя ферма стала богаче, сами животные не разбогатели ни капли, исключая, конечно, свиней и собак. Быть может, так вышло потому, что свиней и собак было много? Нельзя сказать, что эти животные вовсе не работали. На свой лад они трудились немало. Пискун не уставал говорить, как бесконечно много всегда было работы на ферме по руководству и организации. Большая часть этих работ была совершенно недоступна пониманию других животных. Для примера Пискун рассказывал о колоссальном труде свиней над таинственными штуками с названиями вроде "учетные формы", "отчеты", "номенклатура", "докладные". Это были большие листы бумаги, которые нужно было густо-густо исписать, а затем сжечь
И все-таки животные не переставали надеяться. Более того, ни на одно мгновение их не покидало чувство гордости: они гордились тем, что являются гражданами Фермы Животных. Они испытывали благодарность судьбе за то, что они, и только они в целом мире, жили на ферме, управлявшейся самими животными. Все, даже самые молодые, даже новички, привезенные из других далеких ферм, восхищались этим обстоятельством. Слыша гром ружья, видя полощущийся зеленый флаг, они ощущали непреодолимую гордость, и сами заговаривали о давних героических днях, об изгнании Джонса, начертании Семи Заповедей, в Великих Битвах, закончившихся разгромом интервентов-людей. А мечтать они все продолжали о прежнем - верили, что день придет, и предсказанная Майором Республика Животных раскинется на полях всей страны, избавленная от человеческих существ. Быть может, день этот наступит скоро, а может быть, они все умрут прежде, чем он придет. И даже мотив "Звери Англии" потихонечку мычали то здесь, то там; все животные знали песню, но петь ее вслух не отваживались. Пусть жизнь у них тяжелая, пусть не все надежды осуществляются, но все же они - не такие животные, как другие. Они голодали, но не потому, что приходилось кормить тиранов-людей; они тяжко трудились, но трудились на себя. Ни одно существо не ходило меж них на двух ногах. Ни одно существо не обращалось к другому со словом "хозяин". Все животные равны.
Как-то в начале лета Пискун приказал овцам следовать за собой и увел их к дальней окраине Фермы, на пустырь, поросший молодыми цветами. Овцы провели там целый день, пощипывая листья под присмотром Пискуна. Вечером он вернулся в жилой дом один, а овцам велел остаться на пустыре, где, по его словам, спать в теплую погоду полезнее, чем в стойле. Это продолжалось изо дня в день целую неделю, причем ни одно животное, кроме Пискуна, с овцами не общалось. А Пискун был с ними с утра до вечера. На Ферме говорили, что он обучает овец новой песне, для чего нужна полная сосредоточенность. Это произошло сразу после того, как овцы вернулись на Ферму. Был мягкий летний вечер. Животные кончили работу и шли домой, как вдруг со двора послышалось прерывающееся от ужаса ржание лошади. Животные от ужаса замерли. Это был голос Люцерны. Она заржала снова, и животные галопом бросились во двор. И они увидели, что было причиной ужаса Люцерны. По двору шла свинья, шла на задних ногах.
Это был Пискун. Немного неловко, словно ему было не совсем прилично нести свое тучное тело в таком положении, но хорошо сохраняя равновесие, Пискун медленно шел через двор. А в следующую минуту из дверей дома в затылок друг другу вышли длинной вереницей другие свиньи - и все они шли на двух ногах. Некоторые держались лучше, некоторые хуже, одна или две слегка покачивались, но все успешно завершили круг по двору. И, наконец, под громкий лай собак и пронзительный вопль петуха явился сам Наполеон, величественно выпрямившийся, свысока озирающий все вокруг, в том числе и собак, жавшихся к его ногам. В правом его копытце был зажат кнут. Мертвое молчание воцарилось во дворе. Пораженные и испуганные животные, сжавшись плотной толпой, смотрели, как свиньи медленно обходят двор. Мир словно перевернулся вниз головой. И, несмотря ни на что, - ни на страх перед псами, ни на многолетнюю привычку молчать и не возражать, что бы ни случилось, животные возмутились бы. Но именно в этот момент, словно по сигналу, стадо овец дружно заблеяло: