Феромон
Шрифт:
– А ты всё так же не любишь дождь, - выворачиваюсь я и сажусь на стол.
– Не люблю, - подтягивает он меня к себе, разводя ноги, и поднимает за подбородок голову.
– Но ты умела делать эти дни незабываемыми.
– Я помню, - выдыхаю я хрипло, в предвкушении.
А я думала всё будет дольше, сложнее, труднее. Думала, он включит мозги, не поверит, не поведётся на такой дешёвый развод. И будет отчаянно сопротивляться. Но на улице ливень, в моём томном взгляде тоска и надежда, а в приоткрытых губах столько неистраченной нежности,
И с кем бы он ни жил, он явно про неё забыл, думая не той головой, доверчиво склоняясь к моему лицу. И его любимая помада, которой я не пожалела, остаётся на его губах, щеках, даже на шее и воротнике пижамы, где, словно испугавшись того, что мы творим, я прячусь от его настойчивых поцелуев.
– Я так скучал по тебе, - обжигает он мою шею горячим дыханием.
Сейчас польются покаянные речи. И он найдёт столько проникновенных и красивых слов, на которые я когда-то так легко покупалась, сколько потребуется, чтобы я раздвинула ноги. Только я не хочу всё это слушать. Мне надо, чтобы он остался без штанов, и сама сдираю с него через голову пижамную футболку. А потом, оттолкнув его от стола, спускаю вниз брюки вместе с трусами и, заставив переступить, откидываю подальше, за продавленный, залитый пивом диван.
– А раньше пресс у тебя был покрепче, - усмехнувшись, отхожу подальше от Глена и поближе к выходу.
Он ещё не понимает, что происходит. И стоящий колом хрен не даёт ему думать ни о чём, кроме как о том, чтобы его в меня воткнуть.
– Что-то не так?
– застывает этот перепачканный помадой Аполлон Бельведерский посреди комнаты.
– Всё так, мой дорогой, - позволяю себе ласково-издевательский тон, уже не стесняясь.
– Просто я пришла не за этим.
– А за чем?
– искренне обескуражен он.
Его растерянность даже подкупает. Действительно, ну что ещё может делать бывшая жена в его холостяцкой квартире, как не жаждать встречи с его великолепным членом? Я же истосковалась, бедняжка. Измаялась.
– Пришла сказать тебе, что мне очень не понравилось последнее предложение «Пайз». Не понравилось настолько, что я достала из сейфа всю ту хрень, что собрала на тебя за эти годы, и отдала Йорну.
– Что ты хочешь этим сказать?
– напрягается он, уже понимая к чему я клоню.
56. Анна
– Ты заберёшь это говняное предложение, убедишь «Пайз» и близко не соваться к компании моего отца, а потом на хрен оттуда уволишься.
– Ты, случайно не перегрелась?
– усмехается этот голый король. Скрещивает на груди руки, царственно выставляя вперёд ногу.
– А ты не перестарался, когда подменил результаты экспертизы в деле Рида? Это раз, - я показываю ему большой палец.
– Когда подкупил свидетеля в деле Тейлора, - разгибаю я указательный, а потом
– Мартинес был болен, ему жить оставалось считанные недели, - подскакивает Глен, словно пол под ним начал жечь ему пятки. И гадкая ухмылочка сползает с его лица.
– А о его честном имени, о его детях, которым теперь с этим жить, ты подумал?
– Но ты же всё уладила?
– с сомнением косится он.
– Это я уладила. А вот Кларку, которого уволили по твоей вине, так и не удалось найти новую работу, - разгибаю я следующий палец, придерживая второй рукой непослушный мизинец.
– И это уже четыре веских причины оставить тебя без работы.
Он морщится как он зубной боли, но молчит.
– И, наконец, апогей твоей жалкой карьеры, - разгибаю я мизинец.
– Ты уничтожил улику. Важный, ключевой, существовавший в единственном экземпляре документ.
– Э-э-э, нет, - оживляется Глен и довольно улыбается, - это ты его уничтожила.
– По твоему приказу.
– Этого ты не сможешь доказать.
– А если я его не уничтожила?
– сгибаю я все пальцы, кроме среднего и протягиваю в направлении его вытянувшейся рожи «фак».
– Так что, отсоси, Глен.
– Сука!
– сжимает он кулаки.
– Какая же ты сука. Иди соси у своего Ханта. А мне плевать, я и пальцем не пошевелю.
– Да с удовольствием, - усмехаюсь я, сложив руки на груди так, чтобы приподнять из роскошного выреза грудь - слабое место Глена.
– Уверена, ему даже понравится. Только для тебя это ничего не изменит. Ты сделаешь в точности то, что я скажу.
– Не сделаю, - снова выставляет он вперёд ногу, с трудом отводя глаза от моего выреза и с ещё большим трудом собираясь с мыслями.
– И знаешь, почему?
– Удиви меня, - едва сдерживаюсь я, чтобы не прыснуть со смеха. Голый, в помаде, взъерошенный. Прямо обед, угрожающий голодной кошке.
– У меня тоже есть на тебя компромат.
– Я не адвокат, Глен. Никто не лишит меня лицензии, которую я так и не получила.
– Я опозорю тебя перед Хантом. И посмотрю, как ты запоёшь, когда он снова над тобой посмеётся. И уверяю тебя, у него будет повод. У меня есть такая красноречивая запись, что точно не оставит его равнодушным. Соберёшь ли ты себя после этого снова? Десять лет прошло, а ты всё не успокоишься.
– Двенадцать. Зато тебя я забыла через неделю, мой проницательный бывший муж, трахавший мою подругу. Трахавший всё, что шевелится, пока я выполняла твою работу. Хочешь поставить свою карьеру против моего душевного спокойствия? Валяй!
– делаю я к нему шаг, испепеляя таким ненавидящим взглядом, что он невольно отступает.
– Ты не сделаешь этого, - наконец доходит до него, что я не шучу.
– Я уже сделала. И если в понедельник у Йорна на столе не будет соответствующих документов, ты знаешь сколько продержится твоя голова на плечах.