Феррус Манус: Горгон Медузы
Шрифт:
— Ты так говоришь, словно Кемос — дивный Эдем.
— Если там можно видеть дальше десяти метров и тебя не сносит ветром, когда встаешь прямо, — уже отлично. — Амадей наморщил лоб сильнее обычного. — К тому же вы нашли на Кемосе ждавшего вас Фулгрима. Наверняка это немного подсластило пилюлю.
— А на Медузе вы отыскали Ферруса. Ради такого ведь можно смириться с парой пылинок и общей унылостью?
Дюкейн хмыкнул:
— Я рос полудикарем в подульях Альбии, но даже там мы слышали легенды о Сфенеле[20]. — Амадей ударил себя стиснутым кулаком
Акурдуана кивнул.
— Тогда Империум был меньше. Все друг друга знали, постоянно общались. Не имело значения, цвета какого легиона ты носишь. Сняв доспехи, мы становились совсем одинаковыми. И близко не было ничего… — Дюкейн махнул рукой в сторону собравшихся гостей, и капитан понял, о чем речь: воины разделялись по легионам, кланам, культурным традициям. — Ничего подобного. Между всеми нами немного больше общего, чем согласятся признать эти парни.
— Старая песня, но я готов тебе подпеть.
Амадей захохотал так громко и весело, что на него оглянулись несколько армейских офицеров, сидящих неподалеку.
— Когда я запою, ты это ни с чем не спутаешь. — Он второй раз грохнул кулаком по нагруднику. — Впереди новые победы и все такое.
На оживленном участке в центре зала располагалась большая клетка для поединков. Она поднималась над полом на четырех феррокритовых столбах с железной арматурой, и если бы сейчас в ней находились бойцы, их видели бы из каждого уголка отсека. По размерам клетка подходила даже для схваток между дредноутами. Судя по толщине прутьев, именно на такие состязания она и была рассчитана. Сегодня ринг украшали вымпелы 2-й роты с тюркскими мотивами.
— Кстати, о победах, — отозвался Акурдуана. — Я хочу произнести тост.
Дюкейн повернулся и эффектным жестом отдернул плащ:
— После вас, капитан.
Мечник насмешливо поклонился.
Когда легионеры проходили мимо четырех офицеров-медике, которые минутой раньше смотрели на них, кто-то из смертных позвал:
— Господа!
Греясь в лучах инфракрасной лампы, люди пили из жестяных кружек и слушали заранее записанный текст о грядущей идеальной войне.
— Ого, да это же Тулл Риордан! — провозгласил Амадей. — И он даже не спит!
Смертный поморщился:
— Надеюсь, я не оскорбил примарха.
— Ни в коей мере, — сказал лорд-командующий. — Думаю, он скорее повеселился.
Другие медике вопросительно уставились на Тулла, но он невозмутимо промолчал. Акурдуана рассудил, что человеку, способному уснуть в присутствии сына Императора, практически все нипочем.
— Я здесь по приказу господина Амара. Хотел поговорить с Цицером насчет того, как выбраться из переделки, но… — Смертный вздохнул. — После аудиенции у примарха он не выходит из тренировочных отсеков «Экзекутора». Дело в том, что на борту крейсера у меня раненые мучаются от недостатка болеутоляющих, и еще до утра нужно сделать им где-то миллион уколов антирада. Амара это не интересует, однако я надеялся, что смогу обсудить вопрос с примархом.
Дюкейн усмехнулся:
— О,
Риордан пару секунд смотрел на Железную Руку, не понимая, считать ли его ответ разрешением, затем кивнул самому себе и подхватил офицерскую трость:
— Вот и… отлично?
Пожилой медике хромал, и легионерам пришлось идти медленнее, как в торжественной процессии.
При виде Акурдуаны солдаты, воины и слуги поднимали бокалы, ударяли себя в грудь или кланялись. Гай и Соломон Деметр радостно воскликнули. Палиолин с Вертэнусом воздели кулаки и призвали какого-то хмурого пилота Железных Рук, незнакомого капитану, повторить их жест. Сантар пристально взглянул на мечника, плотно скрестив руки на груди.
Амадей приветствовал всех и каждого. Раскинув руки, он жестами призывал легионеров Десятого в толпе по обеим сторонам от себя наслаждаться празднеством, суть которого бойцы кланов не вполне понимали и принимали.
Прутья громадной клетки звенели, словно рынды, аккомпанируя самоуверенным кличам в честь грядущих побед. Перед ней стоял Феррус Манус, грандиозный в полном боевом облачении, окруженный толпой менее славных воителей. Самый рослый из них терялся в тени могучего исполина.
Глаза Ферруса блеснули…
Чем? Весельем? Или снисхождением, какое отец выказывает ребенку? А может, Акурдуана зря искал смысл в обычном блике света?
— Рад встрече, — произнес Манус с легкой улыбкой, но выражение его необычных глаз нисколько не изменилось. Он взглянул сверху вниз на смертного, Риордана: — Ты хорошо отдохнул?
Медике вдруг потерял дар речи и закашлялся.
— Твоя нога… — Феррус нахмурился. — Сначала я решил, что ты ходишь с тростью для солидности.
Тулл посмотрел на свои ноги, словно не мог понять, о какой из них говорит примарх.
— Пуля в колено, господин. Боевые стрельбы на Юпи-Сат Четыре. — Прочистив горло, он крепче обхватил набалдашник. — Попали из автогана с двух метров. Чудо, что я вообще ее не потерял.
— Почему не поставил протез?
— Я примирился с раной.
— Ты психолог.
Риордан моргнул, осознав, что Манус говорит утвердительно. Примарх мог по памяти назвать имя и процитировать личное дело каждого солдата в 413-й экспедиции.
— Был когда-то.
Лязгнув доспехами, Феррус опустился на одно колено, словно великан перед ребенком. Зубчатый край его гигантского наплечника все равно оказался выше, чем полковая кокарда на фуражке Тулла. Медузиец с холодной застывшей улыбкой посмотрел в лицо смертному серебристыми глазами, чей взгляд неизменно оставался отстраненным.
— Как тебе кажется, психолог, что у меня на уме?
Офицер задвигал кадыком, но не выдавил ни звука. Не выдержав немигающего взора примарха, он опустил голову и, как рано или поздно происходило с каждым, уставился на кисти Мануса.
— Слышал легенду о том, как я обрел эти руки? — Феррус поднял и повернул одну из них. Металл словно бы изменил оттенок в лучах люменов. — Или о том, как я сразил серебряного змия Азирнота, швырнув его тело в лавовое море Кираал?
— Да, господин. — Риордан сглотнул слюну. — Но, при всем уважении, я в них не верю.