Фиалки по средам
Шрифт:
Меня разбудил шквальный порыв ветра, с чудовищной силой рванувший самолёт. Мне показалось, что наша шаткая опора не выдержала.
— Что происходит? — спросил я.
— Ураган усилился, и вода прибывает — сказал пилот не без горечи. — На этот раз надежды нет, мсье. Через час море затопит отмель, а с нею… и нас.
Он укоризненно, а может быть, даже и озлобленно, взглянул на губернатора и добавил:
— Я бретонец и верю в бога… Я буду молиться. Накануне Дюга рассказывал мне, что губернатор — антиклерикал в силу политической традиции, тем не менее покровительствовал миссионерам, оказывавшим ему большие услуги. Теперь на лице Буссара не выразилось ни намерения помешать пилоту,
— Раз мы обречены, — сказала она, — я хочу умереть в твоих объятиях.
И, повернувшись к мужу, добавила:
— Простите меня, Эрик… Я старалась, как могла, уберечь вас от этого горя до тех пор, пока… Но теперь всё кончено и для меня, и для вас… Я больше не в силах лгать.
Подполковник встал, дрожа как лист, и пытался отстранить от себя обезумевшую женщину.
— Господин губернатор… — начал он.
Вой урагана помешал мне расслышать конец фразы. Сидя в двух шагах от Жизели и подполковника, губернатор как заворожённый не сводил глаз с этой пары. Губы его тряслись, но я не мог понять, говорит ли он что-то или безуспешно пытается овладеть голосом. Он побледнел так сильно, что я испугался, как бы он не лишился чувств. Самолёт, который теперь удерживало на земле только одно крыло, застрявшее в ветвях правой пальмы, трепыхался на ветру, точно полотнище знамени. Мне следовало бы думать о смертельной опасности, которая нависла над нами, об Изабелле, о близких, но все мои мысли были поглощены спектаклем, разыгрывавшимся на моих глазах.
Впереди — коленопреклонённый пилот, повернувшись спиной к остальным участникам этой сцены, бормотал молитвы. Подполковник — сердце которого, как видно, разрывалось между любовью, повелевавшей ему заключить в объятья молящую женщину, и мучительной боязнью унизить начальника, которого он, несомненно, почитал. Что до меня, то, съёжившись в кресле, чтобы предохранить себя от толчков, я старался сделаться совсем незаметным и как можно меньше стеснять трёх участников этой драмы. Впрочем, я думаю, они просто забыли о моём присутствии.
Наконец губернатору удалось, цепляясь за кресла, приблизиться к жене. В этой страшной катастрофе, в которой разом гибли и жизнь его и счастье, он сохранял удивительное достоинство. Ни тени гнева не было в его прекрасных чертах, только в глазах стояли слёзы. Очутившись рядом с женой, он опёрся на меня и с надрывавшей душу нежностью произнёс:
— Я ничего не знал, Жизель, ничего… Идите ко мне, Жизель, сядьте со мной… Прошу вас… Приказываю вам.
Но она, обвив руками подполковника, пыталась привлечь его к себе.
— Любимый, — говорила она. — Любимый, зачем ты противишься? Ведь всё кончено… Я хочу умереть в твоих объятьях… Любимый, неужели ты принесёшь наши последние минуты в жертву щепетильности?.. Ведь я слушалась тебя, пока было необходимо, ты сам знаешь… Ты уважал Эрика, любил его… И я тоже… Да, Эрик, это правда, я любила тебя!.. Но раз мы умрём…
Кусочек металла, сорвавшийся откуда-то при особенно сильном толчке, ударил Жизель в лицо. Тоненькая струйка крови потекла по её щеке.
— «Надо соблюдать приличия!» — с горечью сказала она. — Сколько раз ты повторял мне эти слова, любимый… И мы геройски соблюдали приличия… Ну, а теперь? Теперь речь идёт не о приличиях, а о наших последних, коротких минутах…
И глухим шёпотом добавила:
— Оставь же! Мы вот-вот умрём, а ты стоишь навытяжку перед призраком!
Губернатор вынул платок, склонился к жене и ловким, ласковым движением
Потом на мгновение ветер стих, и женщине, цеплявшейся за мундир офицера, удалось приподняться. С каким-то отчаянным вызовом она поцеловала его прямо в губы. Он ещё несколько секунд пытался сопротивляться, но потом, уступив то ли жалости, то ли страсти, отвёл наконец глаза от своего начальника и с жаром ответил на её поцелуй. Губернатор побледнел ещё больше, откинулся на спинку кресла и, казалось, потерял сознание. Инстинктивное чувство стыдливости побудило меня закрыть глаза.
Сколько времени прошло таким образом? Не знаю. Достоверно я помню лишь одно: спустя несколько минут, а может быть часов, мне послышался в грохоте бури шум мотора. Неужели это галлюцинация? Я напряг слух и огляделся. Мои спутники тоже прислушивались. Подполковник и Жизель уже стояли поодаль друг от друга. Она сделала шаг к мужу, который приник к иллюминатору. Пилот, поднявшись с колен, шёпотом спросил Буссара:
— Слышите, господин губернатор?
— Слышу. Это самолёт?
— Пожалуй, нет, не похоже, — сказал пилот. — Это шум мотора, но более слабый.
— Так что же это? — спросил подполковник. — Я ничего не вижу.
— Может быть, дозорное судно?
— Как они могли узнать, что мы здесь?
— Не знаю, господин подполковник, но шум всё слышнее. Они приближаются. Шум идёт с востока, стало быть — со стороны берега… Глядите, господин подполковник, там серая точка, там — на волнах! Так и есть, это катер!
И он истерически расхохотался.
— Господи! — выдохнула Жизель, сделав ещё один шаг к мужу.
Прильнув лицом к иллюминатору, я теперь совершенно явственно различал катер, направлявшийся к нам. С трудом преодолевая бушующую стихию, он то и дело исчезал среди вздымающихся волн, но всё-таки неуклонно двигался к островку. Четверть часа понадобилось морякам, чтобы добраться до нас, и это время показалось нам вечностью. Наконец, приблизившись, они зацепились багром за пальму, но им далеко не сразу удалось переправить нас на корабль. Самолёт содрогался под порывами ветра, поэтому каждое движение было чревато опасностью. Да и катер швыряло на волнах, точно щепку. Наконец лётчик сумел открыть дверцу кабины и выкинуть верёвочную лестницу, конец которой подхватили матросы. Я и по сей день не пойму, как это нам всем пятерым посчастливилось переправиться на катер и никто не свалился в море.
Облачившись в непромокаемые плащи, мы с борта катера глядели на наш самолёт и задним числом холодели от ужаса. Для того, кто видел его со стороны, было совершенно ясно, что это чудо эквилибристики не могло продолжаться долго. Жизель с удивительным хладнокровием пыталась привести в порядок свою причёску. Гардемарин, командовавший маленьким судном, рассказал нам, что сторожевой катер видел, как мы приземлились, и с самого утра нам пытались прийти на помощь. Но разбушевавшееся море трижды заставляло наших спасителей отступить. На четвёртый раз они добились успеха. Матросы сообщили также, что наводнение причинило громадный ущерб прибрежным сёлам и порту Батока.