FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит
Шрифт:
Меня очень быстро утомила работа над различными странными сделками, бессмысленными с экономической точки зрения для инвесторов и уже неинтересными для меня. Японские компании пользовались производными в двух целях: или чтобы обойти закон, или чтобы создать фиктивные прибыли. После такой работы хотелось принять душ. Я понимал, что появление даже первых признаков нравственности означало мою непригодность к торговле производными. Неужели я теряю хватку? Я попытался загнать рассуждения на тему «что такое хорошо, а что такое плохо» в дальний угол сознания, но успеха не достиг. К постоянной работе в Токио я оказался непригоден, и, осознав это, решил просто хорошо провести оставшееся время командировки.
По
Не раз я встречался с потенциальными клиентами, но ни один из них так ничего и не купил. Несколько человек отказались от предлагаемых мною сделок, сочтя их недостаточно рискованными.
Я стал подумывать, не начать ли принимать ставки на результаты баскетбольного матча Канзас—Вирджиния, но решил, что и тут для клиентов риска маловато. По-настоящему рискованным было лишь играть на то, удастся ли мне посмотреть этот матч самому. В Америке уже начался чемпионат, а я поставил несколько тысяч долларов на Канзас и теперь здорово беспокоился за физическую форму родной команды.
Раньше я даже не представлял, насколько трудно посмотреть в Токио трансляцию баскетбольного матча. В любом крохотном городке Среднего Запада у вас на выбор есть десятки тысяч мест для этого. В Токио — только одно: американский спортивный бар, где, если вам повезет, телевизор переключат именно на нужный канал. Вместо трансляции американцы вынуждены довольствоваться видеозаписями, доставляемыми авиапочтой из США. После того как я в своих поисках обзвонил несколько заведений, но успеха не добился, пришлось шакалить у консьержа: не знает ли он, где я могу посмотреть баскетбол. Консьерж оторопел.
У меня началась депрессия, отягощенная тоской по дому. Несмотря на выходной, я пошел в офис, надеясь узнать счет из информационной компьютерной сети. Офис быт пустынен и тих. Каждые пять минут на компьютерном мониторе появлялась строка японских иероглифов и выводился счет в игре Канзас—Вирджиния. После того как компьютер выдал окончательный результат: Канзас проиграл, и мои денежки плакали, — я продолжал сидеть в угрюмом молчании. Токио мне нравиться перестал.
Теперь, когда я решил, что оставаться в Японии уже не хочу, работа стала истинным наказанием. Я изумленно наблюдал за продавцом, организующим виртуозную опционную сделку, которая по доходности соперничала с АМІТ: она наверняка могла принести 99,99% прироста капитала. Не особо интересуясь результатом, я предложил нескольким клиентам, желавшим наградить высочайшим рейтингом AAA третьесортные облигации, схему FP Trust. Но, уяснив, что у этого рейтинга будет некая оговорка, они отказались. Оговорка могла насторожить местные власти.
Под конец своего пребывания в Японии я пережил землетрясение. Находясь в номере отеля, я вдруг почувствовал какую-то вибрацию и услышал грохот сталкивающихся друг с другом вешалок в шкафу. Это было первое землетрясение в моей жизни, и оно здорово меня напугало. Не предзнаменование ли это? Единственное, что хоть как-то успокаивало, — воспоминание о старом отеле, уцелевшем в одном из жесточайших землетрясений в истории. Неужели новый построен хуже? Отель устоял, но мне все равно хотелось домой.
Позже, к своему смятению, я узнал, что старый отель вовсе не был таким непоколебимым, как о нем говорили. На обмане и мошенничестве стояла не только японская банковская система. Меня обманули даже Императорский отель и Фрэнк Ллойд Райт.
По моим представлениям, этот архитектор провел в Токио почти четыре года, с 1918 по 1922, проектируя отель и руководя его постройкой. Здание должно было стать сейсмоустойчивым. Отель
Хотя старый Императорский отель и стал одной из токийских достопримечательностей, архитектурным шедевром он не был. Страдал он и конструктивными дефектами. Сразу после землетрясения 1923 года министр внутренних дел Японии Наимушо инспектировал центральный район столицы, пытаясь установить объем причиненных застройке повреждений. Министр сделал заключение, что многие здания вокруг отеля пострадали гораздо меньше знаменитой новостройки. Я всегда считал тот отель небоскребом и был удивлен, узнав, что напоминал он трехэтажную жабу, ощетинившуюся декоративными вулканическими скалами и терракотовой черепицей. Вот так-то. Всего три этажа, да и те с трудом устояли.
В 1990 году Ичиро Инумару, президент и генеральный директор отеля, вспоминал, что после того землетрясения главное здание начало проваливаться в землю. Центральная часть оказалась тяжелее и поэтому просела глубже, чем окружающие ее структуры. Инумару рассказывал, как плотники время от времени подпиливали двери, когда они переставали закрываться из-за просадки здания.
Борьба за спасение первоначального здания завершилась переносом части холла и фасада в архитектурный парк, который большинство профессионалов считает образцом безвкусицы. Этот парк располагается в сельской местности на западе страны, около деревни Мейдзи Мура, среди холмов и озер. Там можно увидеть самые разные объекты эпохи Мейдзи: школы, образчики гражданской архитектуры, тюрьму и даже один из первых японских паровых двигателей. Некоторые архитекторы считают деревню Мейдзи кладбищем, другие — мистификацией. Здесь действительно хранится множество величайших японских фальшивок, например тот же Императорский отель. Быть может, когда-нибудь там займут почетное место и AMIT как часть удивительной и печальной правды о прошлом Японии.
К моменту возвращения в США я успел утратить все иллюзии. Тремя годами раньше, до моего первого собеседования в Bankers Trust, я и слыхом не слыхивал о производных, структурированных облигациях, RAV; не знал, как обдирать людей до нитки. Некоторые из друзей даже считали меня хорошим парнем. К апрелю 1995 года я стал в своих глазах самым циничным человеком на Земле. Теперь я считал, что всё вокруг — обман, причем для такого мнения оснований было более чем достаточно. Производные — обман, инвестиционные банки — обман, мексиканская и японская финансовые системы — обман. Даже легенда о Фрэнке Ллойде Райте и Императорском отеле — и та обман. Душераздирающее зрелище.
В соответствии с принятой мною в последние годы системой ценностей убийства людей во имя денег допускались. Вот почему мои коллеги согласны были перейти практически на любую другую работу за ту же зарплату. Все мои знакомые, проработавшие в инвестиционном банке несколько лет, превращались в подонков. И я стал подонком. То, что мы самые богатые подонки в мире, не опровергает того, что мы подонки. Я это отлично понимал с самого начала работы на Уолл-стрит, но беспокоиться из-за того, что я — подонок, начал только сейчас.