Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
— А мне мёда хмельного, — попросил Никита Романович.
— Не много тебе хмельного? — вскинув бровь, спросил старший брат.
— Жалко?
— Пустое сказал, — поморщился Данила и, отмахнувшись, впился губами в свою кружку.
Его седеющая борода задвигалась вверх-вниз синхронно характерным глотательным звукам. По ней потекли капли красной, как кровь клюковки.
Фёдор тоже показал себе на пустую кружку, подозвав девку с клюковкой. Потом отпил из кружки и, поставив её на стол, сказал:
— Государь требует строгий учёт казны и контроль за распределением. И такие людишки, которые сразу поняли, что от них требуется уже есть. За зиму двадцать дьяков и подьячих прошли обучение в «грамотной избе» и получили одобрение государя. Иван Васильевич сам принимал зачёты.
— Как сам?! — удивился Данила Романович. — Не уж-то государь сам освоил сию грамоту?
— Освоил, — кивнул головой Фёдор. — И хорошо освоил, скажу я тебе, дядька Данила. А ты кочевряжишься. Больше, чем уверен, что если бы ты захотел, то освоил бы счёт в лёгкую. А ведь ты даже на занятия не ходил. Как тебе что-то освоить?
Данила Романович сидел насупившись, почти соединив кустистые брови с пышными усами. Василий Михайлович был расслаблен и смотрел в небольшое слюдяное окошко, сквозь которое пробивалось апрельское солнышко. Данила снова посмотрел на молчащего Василия и проводив его взгляд к окну, вдруг, ни к «селу ни к городу» сказал:
— Вон, хоть бы стёкол оконных дядьке сладил. У самого-то хоромы с двойными рамами стеклом светятся, а у нас всё слюдяные… Эх… Не уважаешь ты родню, Федюня. Не уважаешь…
— Ха! — удивился Фёдор, разведя руками и посмотрев на отца. — Покупайте, кто вам мешает? Ты хочешь, чтобы я за свой кошт всей родне стёкла вставил? Да ты не охренел ли, дядька?!
Данила Романович взъерепенился было, но вздохнул и плечами обмяк.
— Отцу так поставил… — хмуро буркнул дядька.
Фёдор покрутил головой и снова развёл, изумляясь необоснованной претензии, руками.
— Так, то — отец. И то мой отчий дом. Хоть и достанется он точно не мне, но сие и есть моё родовое гнездо. Твой дом, дядька, меня не касается. Да и не видел я от вас, откровенно говоря, ни слова доброго, ни даже подзатыльника назидательного. Ведь сторонились вы меня сызмальства, не замечали, будто меня и не было. А я должен на вас надеяться в настоящем и будущем? На помощь рода?
— Сторонились, говоришь? — спросил дядька Данила и, хмыкнув, продолжил: — А ты себя в зерцало видел?
Фёдор насупился.
— А что во мне особого? Уши ослиные, или рога коровьи? А может копыта? Или клыки?
— На счёт клыков не знаю, может ты и оборачиваешься в полную луну, но и того, что я перед собой вижу с первого для твоего рождения — не совсем человеческое.
Тут встрепенулся Никита Романович.
— Ты, Данила, говори, да не заговаривайся! — одёрнул он брата. — Мне ли не знать, что Фёдор — нормальный человек1.
— Нормальный?! — изумился дядька. — То, что умом превзошёл даже Макария — митрополита нашего, то ладно. Но ты же не по годам зрел, Федюня! Смотрю на тебя и вижу не дитя малолетнего, а юношу. Тебя, девятилетнего, царь воеводой назначил! И все приняли сие безропотно, ибо выглядишь ты, как зрелый муж. А лет-то тебе только девять. Я-то точно это знаю. И не надо мне базлать, что, де, в метриках перепутали. Или подменили его, Никитка. Может и не Федюня это твой, а тать? Вот я и спрашиваю: кто ты такой и сколько тебе лет, что ты с нами, мужами старыми, на равных говорить смеешь и перечить нам? Если демон, так и скажи. Даже это я приму, как должное, но не могу я принять, что тебе всего девять лет и ты не только меня поучаешь, но и царя, бояр и дьяков.
Под конец своей затянувшейся речи дядька Данила даже несколько сник и на его глаза навернулись слёзы. Было видно, что он, действительно, сильно переживал то, о чём говорил. И ждал сейчас от Фёдора чего-то большего, чем ответ, откровения, что ли.
Фёдор помолчал немного, мысленно чертыхаясь, но на просьбу открыться сразу отверг.
— Значит так, родственники. Слушайте и не говорите потом, что не слышали. Что вы там себе думаете обо мне, мне лично совершенно безразлично. Попы и даже митрополит Макарий бесноватым меня не считают. На все церковные службы я ходу, обряды соблюдаю и молюсь не меньше вашего. Касательно того, чем одарил меня Бог, обращайтесь с вопросами напрямую к дарителю. Тут пояснить я вам ничего не могу, не хочу и не буду. Принимайте, меня такого как я есть. Или не принимайте. Как хотите. Так же и про советы мои вам. Хотите принимайте, не хотите — идите лесом. Но точно знаю, что к двору Ивана Ивановича вас и близко не допустят без сдачи царю зачёта.
Фёдор усмехнулся.
— Всё, «родные» вы мои, разговор окончен. Предложение обучить вас грамоте остаётся в силе. Меня не будет, обращайтесь к отцу. Он уже слегка поднаторел в счёте. Поможет.
Все посмотрели на Никиту Романовича, а тот залился краской. Данила удивлённо развёл руками, а Василий улыбнулся.
— Яковлевы, кстати, умнее вас Романовых оказались. Дядька Василий не даст соврать. Почти все освоили простой счёт. Дело за малым осталось.
Все посмотрели на Василия и тот тоже растеряно зарделся.
1 Человек — мужчина (старорусский).
1 — Хламида — у древних греков мужская верхняя одежда, изготовлявшаяся из шерстяной ткани. Хламида представляла собой продолговатую мантию. Здесь — простой плащ-накидка странников.
Глава 24
Царь на время забыл Федюню, и попаданец погрузился в собственную жизнь. К своей усадьбе на Немецкой слободе Фёдор за счёт казны прикупил три соседские и прилегающий к ним заболоченный кусок земли, аж до старицы Москва-реки. Он помнил, что южные пригороды столицы подвергнутся разграблению и сожжению крымским ханом Гиреем в 1571 году, но не опасался этого, так как рассчитывал к нашествию крымчаков подготовиться.
Земли, которые он приобрёл примерно на пятьдесят процентов находились в собственности царской казны, но были сильно заболочены, и были подарены Фёдору царём Иваном Васильевичем, когда тот узнал, для чего они будут использованы.
Участок получился большой, практически от моста до моста, соединявших через старицу Болотный остров с заболоченным «материком» в южной его части. На мостах Фёдор решил ставить плотины, а старицу расчистить и сделать из неё отводной канал, спасавший бы Москву от затопления во время паводков, случавшихся примерно раз в десять лет и смывавших все постройки правого берега реки и левого от Кремля до устья Яузы.