Финансы как творчество: хроника финансовых реформ в Казахстане
Шрифт:
Участвовал банк и в поддержке фирмы «Адидас». Эту сделку в интервью агентству Bloomberg описал Роберт Лион (Robert Lion), руководитель Caisse с 1982 по 1992 год. По словам Лиона, в 1990 году министр финансов Франции Пьер Береговуа (Pierre Beregovoy) попросил его проинвестировать в «Адидас». Тогда 80 % компании принадлежало французскому инвестору Бернару Тапье (Bernard Tapie). Лион отказался это сделать, так как считал, что «Адидас» находится в плохом положении. Но Береговуа вызвал его к себе и сказал, что уже пообещал Тапье инвестиции, и у него не хватит духу отказаться от своих
У банка длинная история. Он был основан в 1816 году королем Людовиком XVIII для того, чтобы восстановить уверенность французов в стабильности и надежности государственных финансов, подорванную после колоссальных затрат Наполеона на войны. Миссией банка было управление пенсионными фондами и выплата пенсии государственным служащим. Эта миссия сохранилась: на сегодняшний день банк управляет 52 пенсионными фондами государственных служащих. В 2006 году эти фонды выплатили 16,2 миллиарда евро трем миллионам пенсионеров, а это пятая часть всех пенсионеров Франции.
Не в каждой финансовой системе найдется место для банка, который сочетает государственную форму собственности, элементы стратегии частного банка, и роль активного портфельного инвестора на внутреннем рынке ценных бумаг. Но во Франции, где государство управляет экономикой весьма активно, деятельность Caisse de Depots & Consignations выглядит вполне логичной. Некоторые аналитики европейского банковского сектора считают, что правительство Франции может использовать банк для любых своих целей, и называют Caisse «частным банком» правительства Франции. Банк является одним из проводников государственной финансовой политики. В то же время, похоже, что будущая роль банка не очевидна даже для его руководителя.
14. НАЦФОНД
Выражение «нефтяное проклятие» совсем не случайно возникло именно в эпоху высоких и сверхвысоких цен на сырье. У ресурсного изобилия имеется, не будем спорить, обратная сторона. Казахстану как стране, обладающей серьезными запасами углеводородов, эта проблематика известна не понаслышке.
Тем не менее концептуально термин «нефтяное проклятие» – неправильный. Потому что когда нефти много, это на самом-то деле хорошо. Высокие цены на ресурс, который страна продает (а не покупает) – тоже отлично. Просто изобилием необходимо уметь распоряжаться, а для этого приходится думать и работать. И тогда никакого проклятия: наоборот, все богаты и здоровы.
Но что конкретно это значит – уметь распоряжаться природным богатством?
Представим себе страну, зарабатывающую в основном на экспорте сырья, причем в условиях, когда сырье – не обязательно нефть, но также газ, металл, лес, хлопок, кофе и так далее – на мировых рынках стоит дорого. Таких «условных» стран много не только на постсоветском пространстве: есть они и в Африке, и в Азии. По этой причине подобная ситуация описана в мировой экономической литературе достаточно полно. Если цены на сырье высоки, и в течение длительного времени в страну идет поток валюты, то в результате национальной экономике, как правило, начинает угрожать опасность в виде «голландской болезни».
Голландская
Сам термин «голландская болезнь» возник, естественно, в Нидерландах. В 60-х годах прошлого века там открыли крупные месторождения газа. Эта нечаянная радость привела к расширению экспорта, резкому укреплению гульдена и, в конечном итоге, – к потере конкурентоспособности в неэнергетических секторах экономики.
Как запускается механизм «голландской болезни»? Высокие цены на сырье обеспечивают значительный приток валюты. Из-за роста положительного сальдо платежного баланса приходится либо активизировать денежную эмиссию (что чревато инфляцией), либо укреплять курс национальной валюты (что плохо для национальных производителей). И то, и другое ведет к застою в несырьевом секторе (зачем работать, если нефтедолларов пруд пруди?), а также неконкурентоспособности национальных товаров на мировом рынке.
Собственно, конкурентоспособным остается только сырьевой сектор, а он привязан к контрактам, выраженным в иностранной валюте. Это чревато валютными (в том числе) рисками. Поэтому в большинстве случаев в ситуацию решают вмешаться денежные власти. Центральный банк начинает покупать иностранную валюту, взамен выпуская в обращение валюту национальную. Это приводит к существенному росту денежной массы. Возникает, таким образом, необходимость ее стерилизовать.
Первый эффективный способ стерилизации – создание стабилизационного фонда. В Казахстане такой фонд действует с 2001 года. По данным на январь 2008 года его активы составляли 23 млрд долларов США.
Второй метод борьбы с «голландской болезнью», также используемый в ряде стран, – стерилизация путем выпуска ценных бумаг. Тут возможны варианты. Одни типы инструментов может выпускать центральный банк, другие – министерство финансов, имеют право на жизнь и гибридные схемы. Стерилизация – инструмент достаточно хороший. Но платный. И притом дорогой. Могут возникать ситуации, когда затраты на стерилизацию приводят к убыткам национального банка (вследствие большого объема операций). Центробанк осуществляет интервенции в интересах всей экономики: растет целевой экспорт, развиваются несырьевые отрасли народного хозяйства, увеличивается поступление налогов в бюджет. Министерство финансов в результате получает прибыли. Но центральный банк, как ни парадоксально, может иметь убытки. Кто же должен их компенсировать?
В большинстве стран убытки национального банка возмещаются из бюджета. Но когда в парламенте звучат речи о том, что бюджетные ресурсы следует направить на погашение потерь центробанка (а не на увеличение, допустим, детских пособий), то восторга у депутатов они не вызывают. Тем более что части парламентариев непонятен не только финансовый смысл (медицинского вроде бы) термина «стерилизация», но и сущность подобных процессов. Экономика развивается дикими темпами, так откуда у центрального банка убытки?