Флёр
Шрифт:
Флер так осунулась, что даже тетушка Венера это заметила.
— Светский сезон слишком утомителен для тебя, — сказала она. — Ты стала такая издерганная, любовь моя. Нам лучше поскорее уехать из Лондона. Здесь всегда невыносимо в летнюю пору, но в этом году с этой ужасной выставкой… Как только в парламенте наступят каникулы, мы уедем в поместье.
Но когда они начались, Флер захотела вернуться домой. Она мечтала только об одном — чтобы ее все оставили в покое, чтобы она могла где-нибудь спрятаться, переждать, найти способ, как жить дальше, выработать какой-то план, позволяющий ей снова вернуться в свет, снова воспринимать мир, как всегда.
Однако встреча с графом все же состоялась — последняя, и с тех пор она его больше не видела. Это произошло на балу, который давали для финансовой поддержки больницы, находившейся под патронажем сэра Фредерика. Бальное платье Флер немного испортил неуклюжий кавалер, который, стараясь как можно крепче прижать ее, когда они вальсировали, запутался ногами в юбке и оторвал нижнюю оборку на розоватой кисее.
Флер рассеянно приняла извинения партнера и почти обрадовалась такому предлогу, чтобы удалиться в комнату для отдыха. Там служанка, осмотрев разорванное место, покачала головой.
— Дырка небольшая, но кисея — такая тонкая, такая прозрачная. Я сначала ее подверну, а потом пришью сюда ленточку, чтобы она не обтрепалась. Но оно никогда не будет таким, как прежде. Какая жалость! Такое милое платьице и такой приятный цвет…
Это незначительное происшествие почему-то сильно подействовало на Флер. Глядя на испорченное прекрасное платье, она почувствовала, как наворачиваются на глаза слезы, и она не в силах сдержать их.
Горничная была в отчаянии.
— Ах, не расстраивайтесь, мисс! Я сделаю так, что ничего не будет заметно. Вот здесь, внизу. Не нужно, не плачьте, прошу вас.
Эта добрая девушка зашила прореху на юбке, протерла ей виски лавандовой водой, наложила свежую пудру на плечи, все время стараясь ее утешить. Флер наконец взяла себя в руки, ей удалось проглотить подкативший к горлу ком, и она вышла из комнаты отдыха, собираясь вернуться в бальный зал, где весело гремела музыка. В коридоре никого не было. Вдруг дверь в прихожую отворилась, и на пороге появился Карев.
Они находились так близко друг от друга, что никак не могли избежать встречи. Флер замерла на месте, чувствуя, как теряет самообладание. Она пристально смотрела на него и знала, что все ее чувства к нему написаны у нее на лице, но была бессильна скрыть их.
— Мисс Гамильтон, — произнес он, официально поклонившись. Замолчав, он выпрямился, не зная, что сказать, как поступить дальше. Флер заметила, что и Карев с трудом владел собой. Видя его неуверенность, ей захотелось вывести графа из оцепенения. Все в ней, каждая ее частичка, стремилась к нему, жаждала его, ее глупое сердце так и не усвоило преподанный урок.
Карев не спускал глаз с ее лица.
— Вы больны? — вдруг спросил он. — Вы так похудели, такая бледная.
— Нет, я… — начала было Флер, но вдруг поняла, что если заговорит, то непременно расплачется. Она осеклась, покачав головой, еще ниже опуская глаза, чтобы не видеть его лицо, на котором отражалась борьба чувств.
Граф продолжал стоять перед ней в смятении. Казалось, он хотел поговорить с ней, но не мог подобрать подходящих слов. Наконец он вымолвил:
— Скоро я уезжаю из Лондона. На следующей неделе я возвращаюсь в Санкт-Петербург.
Слова его напоминали скорбный стук первого комка, брошенного в могилу на крышку гроба. Флер, вскинув голову, посмотрела на него. Глаза у нее высохли, она прогнала слезы, собрав последние силы.
— Вы закончили здесь ваши дела? — спросила она.
— Нет, меня отзывают. — Он помолчал. — Императору не нравится, когда кто-нибудь из нас задерживается надолго за границей. Не думаю… — Он снова осекся. — Не думаю, что мне когда-нибудь удастся вернуться.
Флер с пониманием кивнула.
— В таком случае желаю вам приятного путешествия, — проговорила она, протягивая ему руку. Она была удивлена спокойным тоном своего голоса. Рука ее, на удивление, не дрожала, какой образец твердости! Кому все это было нужно? Кому угодно, только не ей.
— Да, — произнес граф, не обращая внимания на протянутую руку. Он долго смотрел на нее отсутствующим взглядом. Как человек, только что переживший шок. Флер вспомнила, что такое же выражение в глазах она видела у одного ребенка, которого на улице сбил экипаж. Ей вдруг показалось, что он отогнал от себя какую-то навязчивую мысль, и на его лице появилось прежнее официально-вежливое выражение.
— Благодарю вас. — Взяв ее руку, он склонил над ней голову. Потом, выпустив ее, повернулся и медленно пошел прочь.
Вот и все, — промелькнуло в голове у Флер. Ее попытки сохранить внешнее спокойствие забрали у нее слишком много сил. Теперь она думала только об одном: куда бы поскорее скрыться, чтобы не упасть. Она хотела заставить себя пойти, но чувствовала, что не может сдвинуться с места, во всяким случае пока еще видела графа, видела, как он шел по коридору.
В конце его он все же обернулся. Перед тем как завернуть за угол, он бросил на нее долгий, обжигающий взгляд, и в его прекрасных глазах было столько горя, что в это мгновение собственное несчастье показалось Флер небольшой проходящей болью. Через секунду он пропал из вида и из ее жизни навсегда.
На следующий день Флер приехала домой в Чизвик на грани обморока. Она прожила там уединенно до конца лета, ограничиваясь прогулками по саду, или сидела на солнышке, как старушка или калека.
Это была настоящая болезнь, первый приступ горя, сменившийся потом долгим летаргическим сном. Лишь после этого начался медленный процесс выздоравливания. Мало-помалу Флер вернулась к своим повседневным делам, возобновила прежние занятия, стала снова читать, писать, шить, совершать верховые прогулки, заниматься благотворительностью.
Как это ни странно, но никто из окружавших, судя по всему, не заметил, что стряслось с ней. Все считали, что ее возвращение в деревню объяснялось переутомлением сумасшедшего вихря светской жизни. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон! Однажды ее навестил дядя Фредерик, чтобы убедиться, что она жива-здорова, потом Флер посетили еще несколько знакомых и соседей. Все они в один голос заявляли, что она прекрасно выглядит и что сельская жизнь идет ей на пользу.
Тетушка Венера писала ей обычные письма, полные последних новостей и имен. Тетушка Эрси присылала засушенные цветы и рецепт тоника, который рекомендовал ее любимый принц. Ричард нацарапал пару строчек о своих военных буднях и парадах, жаловался на маленькое жалованье и выражал удивление, почему ее не видно в городе, если она поправилась. Иногда между своими странствиями к ней заглядывал отец. Он приветствовал ее то энергично, то рассеянно, в зависимости от настроения в ту минуту, и не выражал никакого удивления по поводу того, что она пребывала в глуши, чего многие избегали.