Флэшмен
Шрифт:
Мне никогда прежде не доводилось видеть Макензи в таком состоянии. Обычно он был хладнокровен, как рыба, но, видимо, иметь дело с Эльфи оказалось выше сил даже такого серьезного профессионала.
— Я не сказал бы такого никому, кроме тебя да Джорджа Броудфута, будь он здесь, — продолжил Мак, — но если нам удастся дойти, это будет по чистому везению и благодаря заслугам таких ребят, как ты или я. Ну, еще Шелтона. Бригадир чертовски туп, но он настоящий солдат, и если Эльфи даст ему волю, он приведет нас в Джелалабад. Ну вот, я высказал тебе свои мысли, и это звучит так «по-паникерски», что я никогда и представить не мог. — Он одарил меня одной из своих мрачных улыбок. — А ты переживаешь насчет Паркера!
Уж если я за кого переживал, слушая Мака, так это за себя. Я знал Макензи: о никогда не был паникером, и если говорит, что дела наши плохи, значит так оно и есть. Конечно, находясь при штабе Эльфи я знал, что ситуация складывается не лучшим образом: афганцы используют малейшую возможность, мешая заготовить необходимые припасы, по определенным сведениям гази начали уходить из Кабула, стягиваясь к перевалам. Поттинджер уверял, что они намерены поджидать нас там, и попытаются рассечь колонну, когда она войдет в особо узкие дефиле — такие как Хурд-Кабул или Джагдулук. Но я полагал, что армии из четырнадцати тысяч человек такая угроза не страшна, даже если кто-то и останется лежать на обочине дороги. Мак пролил новый свет на обстоятельства, и я снова почувствовал, что у меня засосало под ложечкой и образовался комок в горле. Я пытался убеждать себя, что такие солдаты как Шелтон, Макензи или Хадсон не позволят шайке афганцев остановить себя, но это помогало плохо. Бернс и Икбал тоже были хорошими солдатами, но их это не спасло. В ушах у меня стоял отвратительный хруст, с которым ножи вонзались в тело Бернса, я представлял труп Макнотена, раскачивающийся на крюка, помнил, как дико закричал Тревор когда до него добрались гази. Меня едва не стошнило. А еще полчаса назад я строил планы, как буду резвиться в палатке с миссис Паркер по пути в Джелалабад. Это напомнило мне о том, как поступают с пленными афганские женщины. Мысль была невыносимой.
С большим трудом мне удавалось держать себя в руках в время последнего раута у леди Сэйл, который состоялся за два дня до нашего ухода. Бетти была там, и ее взгляды несколько взбодрили меня: ее господин и повелитель находился, должно быть, уже на полпути в Кандагар, и я подумывал, не стоит ли пробраться в ее бунгало сегодня ночью, но, учитывая огромное количество слуг, шныряющих по лагерю, это было бы слишком рискованно. Лучше будет сделать это по дороге, подумал я, когда в темноте никто не отличит одну палатку от другой.
Леди Сэйл вела себя как обычно, иронизируя по поводу Эльфи и общей неспособности штаба.
— Никогда еще не было примера подобной «да-нетной» политики. Единственным неоспоримым фактом является только то, что наши вожди не знают, что произойдет через следующие две минуты. Они ни о чем не думают, но ухитряются противоречить друг другу, и это в момент, когда согласие и порядок необходимы как никогда.
Она произнесла эту тираду с удовлетворением, сидя на последнем оставшемся стуле, поскольку остальную мебель отправили в топку, чтобы хоть как-то обогреть помещение. Разломали все, кроме комодов, которые должны были послужить топливом для приготовления пищи накануне выступления. Мы сидели кругом на мешках с вещами, расставленных вдоль стен или разложенных на полу, а старая гарпия озирала всех, водя крючковатым носом, сложа затянутые в перчатки руки на груди. Странно, но никто не называл ее «паникершей», хотя она постоянно ныла: ее непоколебимая уверенность в том, то она прибудет в Джелалабад даже вопреки бестолковости Эльфи, поддерживала людей.
— Капитан Джонсон сказал мне, — продолжила хозяйка, фыркнув, — что запасов провианта и фуража хватит самое большее на десять дней, и что афганцы не выказывают намерения предоставить нам сопровождение для прохода через перевалы.
— Это и к лучшему, — говорит Шелтон. — Чем меньше мы их видим, тем лучше.
— Неужели? А кто тогда, по вашему, защитит нас от бадмашей и бандитов, рыскающих в горах?
— Боже правый, мадам, — вскричал Шелтон. — Разве мы не армия? Надеюсь, мы сами сумеем себя защитить.
— Что ж, надейтесь. А вот я не уверена, что многие сипайские части бросятся врассыпную при первой возможности. Мы останемся без друзей, без еды и без дров.
И она весело продолжила вещать, что афганцы, по ее мнению, замышляют разгромить всю нашу армию, захватить себе женщин и оставить в живых только одного из мужчин, которого «с отрубленными руками и ногами поместят перед Хайберским проходом в качестве предостережения феринджи, если они попытаются снова вторгнуться в страну».
— Мои соболезнования тому афганцу, который схватит ее, — буркнул Шелтон, когда мы вышли. — Если у него есть хоть капля здравого смысла, то он прибьет ее прямо в Хайбере — это убережет феринджи от возмездия.
На следующий день я убедился, что мой отряд улан в полном порядке, что седельные мешки полны, и у каждого солдата в достатке пороха и пуль для карабина. И вот наступила последняя ночь, а с ней — хаос последних приготовлений во тьме, так как Шелтон решил выступить с первыми лучами рассвета с намерением миновать Хурд-Кабул в первый же день марша, а это означало, что предстоит покрыть пятнадцать миль.
Возможно, военной истории известны случаи и большего хаоса, чем наше выступление из Кабула. А возможно и нет. Даже сейчас, прожив богатую на приключения жизнь, я не нахожу слов, чтобы описать нечеловеческую глупость, воистину монументальный идиотизм и чудовищную близорукость Эльфи-бея и его советников. Возьмите самого выдающегося полководца всех времен и народов, поставьте его во главе нашей армии и прикажите ему полностью уничтожить ее как можно быстрее, он не сумеет — я это серьезно — справиться с этой задачей так ловко и уверенно, как это сделал Эльфи. И при этом генерал был убежден, что только выполняет свой долг. Даже последний погонщик в обозе справился бы с обязанностями командующего лучше, чем он.
Приказ о выступлении утром шестого был доведен до Шелтона не ранее, чем пятого вечером. Тот работал как сумасшедший всю ночь, формируя обоз, распределяя войска по местам согласно походному ордеру, и издавая приказы по поведению и действиям войск во время марша. На бумаге это занимает несколько строк, а вот я помню эту непроглядно-темную ночь, падающий снег, неверный свет фонарей, топот ног войск, невидимых в темноте, постоянный гул голосов, крики огромного стада вьючных животных, скрип повозок, снующих туда-сюда курьеров, жуткие кучи багажа, сложенные у домов, спешащих офицеров, старающихся выяснить, где располагается та или иная часть, и куда ушло то или иное подразделение, звенящие в ночи горны, стук копыт, детский плач. И посреди этого, на освещенной веранде своего штаба Шелтон, краснолицый, с расстегнутым воротничком, пытается в окружении своих штабистов внести хоть какой-то порядок в это светопреставление.
И когда рассветные лучи вынырнули из-за склонов Сиах-Сунга, могло создаться впечатление, что ему это удалось. Армия Афганистана изготовилась к маршу — все, разумеется, просто валились с ног от усталости, — вытянувшись на всю длину лагеря, нагруженная всем чем угодно, кроме достаточного количества продовольствия. Войска построились с оружием (вот только пороха и пуль у них почти не было), а Шелтон осипшим голосом отдавал последние приказы. Эльфи-бей тем временем неспеша заканчивал завтрак, состоящий из ветчины, омлета и фазанчика (мне это известно, поскольку я был приглашен вместе с остальными офицерами штаба). Пока он в окружении штаба и слуг совершал этот ритуал, а армия, дрожа от холода, ждала приказа, я отправился к воротам военного городка, чтобы посмотреть на Кабул. Город кипел: люди теснились на крышах зданий и толпились на склоне от укрытого снегом Бала-Хиссара до берега реки. Они пришли посмотреть как будут уходить феринджи, но вели себя пока достаточно спокойно. Мягко падал снег. Было чертовски холодно.
В военном городке в унисон запели горны, раздалась команда «Вперед!» и под аккомпанемент несмолкающего ржания, скрипов и топота марш начался.
Первым шел Макензи и его джезайлиты — дикие горные стрелки, готовые идти за ним в огонь и в воду. Как и я, Мак был облачен в пуштунскую бурку и тюрбан, за пояс заткнуты пистолеты. Со своими пышными усами и разбойного вида свитой он выглядел как истинный вождь племени афридиев. Дальше шел бригадир Энкетил с 44-м — единственным британским пехотным полком в армии; нарядные и подтянутые в своих киверах и красных куртках с белыми ремнями крест-накрест, они производили впечатление силы, способной смести с лица земли все орды Афганистана, и при виде их мой дух несколько укрепился. Да, кроме прочего, их флейты наяривали «Янки Дудл», и вышагивали солдаты весьма лихо.