Флэшмен
Шрифт:
При этих словах она закрыла лицо руками и расплакалась.
— Миссис Паркер, — говорю я. — Прошу простить меня. Я сделал ошибку, и очень сожалею о ней. — Чем быстрее я унесу ноги, тем лучше, не то она поднимет на весь лагерь крик, что ее насилуют. Я должен был сказать это ей. Даже сейчас, не догадываясь в каком ложном положении она очутилась из-за своей неосведомленности, Бетти казалась скорее разгневанной, чем испуганной, и выражала свое недовольство мной не громче, чем шепотом. Что ж, ей нужно было заботиться о своей репутации.
— Я должен идти, — говорю я, начиная протискиваться к выходу. — Но обязан сказать вам, что в приличном обществе джентльмену не считается допустимым тискать леди за грудь, чтобы вам не говорили. А еще
Она еще раз приглушенно всхлипнула, и мгновением позже я оказался на снегу. Мне в жизни не приходилось слышать ничего подобного, но откуда мне было знать тогда, как непредсказуемы бывают юные девушки, и какие странные предрассудки могут гнездиться в их головах. Так или иначе, здесь мне уже ничего не светило, и пораздумав, я решил, что придется попридержать свой энтузиазм до возвращения в Индию. Только пока я устраивался на ночлег среди своих улан, эта мысль меня совершенно не согревала.
Оглядываясь назад, я нахожу это приключение довольно занятным, но тогда, лежа в снегу и вспоминая, на какие ухищрения пришлось мне пойти, чтобы убрать с дороги капитана Паркера, у меня так и чесались руки свернуть шейку прелестной миссис Бетти.
Это была беспокойная, тяжелая ночь, почти без сна, поскольку, как будто мало было одного холода, наши ниггеры завывали так, что могли разбудить и покойника. Поутру немало этих бедолаг нашли мертвыми, так как для защиты от мороза у них не было ничего кроме жалких лохмотьев. С рассветом перед нами предстала картина, подобная ледяному аду: повсюду окоченевшие тела, а у живых каждое движение сопровождается хрустом замерзшей одежды. Я увидел Макензи, рыдающего над телом маленькой туземной девочки. Он держал ее за руки, и, заметив меня, воскликнул:
— Что же нам делать? Эти люди обречены на смерть, даже те, кого не убьют те волки, что на другой стороне холма. Но что мы можем сделать?
— Действительно, что? — говорю я. — Оставьте их, мы им все равно не поможем.
Думается, он слишком близко к сердцу принимал судьбу этих ниггеров. А ведь был не человек, а настоящий кремень.
— Если бы я только мог взять ее с собой, — говорит он, кладя тельце обратно в снег.
— Вы не сможете взять всех, — отвечаю я. — Приди в себя, парень, нужно что-нибудь перекусить.
Он внял разумному совету, и нам повезло перехватить по куску горячей баранины в палатке у Эльфи.
Вновь выстроить колонну к маршу оказалось невероятно трудной задачей: половина сипаев замерзла настолько, что не могла держать мушкет, а вторая половина дезертировала ночью, слиняв обратно в Кабул. Мы тычками побудили их строиться, благодаря чему все слегка согрелись, а обозные не нуждались в такой стимуляции. Напротив, в страхе, что их оставят, они всей массой ринулись вперед, приведя тем самым в полное замешательство авангард Энкетила. В этот момент целая туча конных гази выскочила из-за отрога горы и врезалась в толпу, круша без разбора солдат и штатских, и была такова с двумя орудиями авангарда прежде, чем мы успели предпринять что-либо. Энкетил, впрочем, бросился в погоню с горсткой кавалерии, и завязалась схватка. Орудия вернуть ему не удалось, но их заклепали, а тем временем 44-й пехотный стоял на месте и ничего не предпринимал. Леди Сэйл ругала пехотинцев трусами и висельниками — эту старую швабру стоило бы поставить командующим вместо Эльфи — но я лично не осуждаю 44-й. Я стоял дальше в колонне, и не спешил вмешиваться, пока Энкетил не повернул назад, тогда я с уланами на рысях пошел ему на встречу (все по Тому Хьюзу, не правда ли?). Какой прок нам был от этих пушек?
Мы проковыляли по дороге с милю или две. Афганцы висели у нас на флангах, и то тут то там, выбрав слабое место в колонне, обрушивались на нее, вырезая людей, хватая припасы, и отскакивали назад. Шелтон орал, чтобы все сохраняли место в строю, не бросаясь в преследование, и я не упустил возможности выразить свое недоумение, что же мы за солдаты, если не деремся с врагом, видя его перед собой?
— Терпение, старина Флэш, — говорит Лоуренс, стоявший рядом с Шелтоном. — Нельзя позволять им выманить нас в горы и перерезать, их слишком много.
— Проклятье! — выругался я, играя саблей. — Неужели мы позволим им издеваться над нами? Послушайте, Лоуренс, да я очистил бы эти горы с двумя десятками французишек или пожилых леди!
— Браво! — вскричала леди Сэйл, хлопая в ладоши. — Вы слышали, джентльмены?
У паланкина Эльфи собралась кучка штабных с Шелтоном в центре, и им не по нраву было выслушивать поддевки дракона в юбке. Шелтон вспыхнул и приказал мне занять место в строю и исполнять свои обязанности.
— Слушаюсь, сэр, — отвечаю я, изображая недовольство. Тут вступил Эльфи.
— Ну-ну, Флэшмен, — говорит он. — Бригадир прав. Нам нужно поддерживать порядок.
И это говорится посреди колонны, представляющей собой мешанину войск, нестроевых и животных, не имеющей даже подобия управления, с растянутым обозом. Подъехавший ко мне Макензи сказал, что мой отряд и его джезайлиты обязаны плотнее патрулировать фланги колонны, находя слабые места и отгонять афганцев, то есть, по выражению американцев, «вести стадо». Можете себе представить, как я воспринял это предложение, но на словах горячо согласился с Маком, тем более отдавая себе отчет, что таких уязвимых мест у колонны более чем достаточно, и всегда есть возможность оказаться подальше от точки удара. Это оказалось несложно, так как афганцы как раз выбирали те места, где нас не было, поскольку в тот момент их интересовало не столько убивать солдат, сколько вырезать безоружных ниггеров и уводить вьючных животных. За это утро они смогли неплохо потренироваться в этом, раз за разом наскакивая на нас, перерезая глотки и уносясь прочь. Я устроился весьма неплохо, отдавая громким голосом команды моим уланам и носясь вдоль колонны, но по преимуществу держась центральной ее части.
Только однажды, подъезжая к арьергарду, столкнулся я лицом к лицу с гази: этот идиот должно быть принял меня за ниггера благодаря моей бурке и тюрбану, поскольку с криком обрушился на партию слуг, перерезав горло какой-то старухе и паре ребят. Неподалеку был отряд кавалерии шаха, так что мне нельзя было отступать. Гази был пешим, и я с боевым кличем напал на него, надеясь, что, увидев конного солдата тот обратится в бегство. Так он и сделал, а я, как дурак, поскакал за ним, решив, что без могу срубить его без особого риска. Однако этот скот обернулся и замахнулся на меня хайберским ножом. Только чудом мне удалось парировать этот удар своей саблей. Я развернулся, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из моих улан мастерски наколол его на пику. Это не помешало мне рубануть гази саблей наотмашь и вернуться к колонне, гордо глядя перед собой и размахивая окровавленным клинком.
Этот случай послужил мне уроком, и я с еще большим старанием стал избегать любой возможности оказаться втянутым в схватку. Это было изматывающее занятие, и все, что я мог сделать, это сохранять бравый вид; эти скоты становились все более дерзкими, а кроме рукопашных то и дело вспыхивали перестрелки.
Наконец, Эльфи это наскучило, и он скомандовал привал, хуже чего нельзя было придумать. Шелтон пришел в бешенство, и требовал продолжить движение — нашей единственной надеждой было пройти через Хурд-Кабул до наступления темноты. Но Эльфи был убежден, что мы должны остановиться и попробовать заключить нечто вроде перемирия с вождями афганцев, пока армия не истекла кровью от рук этих распоясавшихся горцев. Я поддерживал эту точку зрения. Когда Поттинджер указал на видневшееся в дали большое скопление афганцев, во главе которого был Акбар, ему не составило труда убедить Эльфи выслать к нему парламентеров.