Флорентийская голова (сборник)

Кетат Владислав Владимирович

— Что же мы делаем? — завопила первая. — Надо бежать отсюда!

— Без него я никуда не уйду! — отозвалась третья.

— Лежим спокойно, бабы, — отрезала вторая. — Пока всё пучком…

Вода шумела ещё минут десять. Наконец, заскрипел кран, и на секунду всё стихло.

К этому моменту третья часть меня окончательно заборола первую. Я перевернулась на спину, немного приподнялась на локтях и в ослепительно-ярком после темноты дверном проёме увидела полностью обнажённого юношу с жирной, переброшенной через плечо чёрной чуть растрёпанной косой.

Юноша был прекрасен

настолько, что мне даже было больно на него смотреть. Разумеется, я и раньше понимала, что он красив, как чёрт, но вся глубина этой его красоты стала понятна мне только сейчас, когда он, так скажем, полностью обрёл человеческий облик.

«Вот он, идеал человеческой красоты, — подумала я, — прекрасный юноша с девичьей косой через плечо».

Он не спеша подошёл ко мне. Присел на краешек кушетки. Нащупал в темноте мою ладонь (я вздрогнула) и положил между своих. Его карие, почти чёрные глаза непонятным образом светились.

— У нас осталась одна ночь, Саша, — сказал он, — вы понимаете, о чём я?

В ответ я, кажется, кивнула, но точно утверждать не берусь.

12. Бог, очень приятно, бог…

Аэропорт города Римини был похож на большой сарай или маленький ангар, это кому как нравится. Мы прилетели туда тридцатого декабря прошлого года и согласно билетам восьмого января этого должны были улетать.

До этого самого Римини из Флоренции я добиралась «Евростаром». Денег на билет второго класса (38 евро) хватило только-только (видимо, мой бюджет подточило вино). Я проштамповала билет в смешном жёлтом ящике на платформе, зашла в пахнущий мужским дезодорантом вагон, бросила на полку, позаимствованную в студии коричневую папку с моими шедеврами внутри, уселась в мягкое синее кресло у столика и потуже запахнулась в плащ.

По итальянским меркам было ещё утро. Носатый дядька в форме пронёс по вагону огромный термос, разливая всем желающим (и мне в том числе) кофе в маленькие пластиковые чашечки. Через минуту другой дядька, такой же носатый, прошёл в противоположном направлении, предлагая газеты. Ещё через минуту женский голос объявил что-то по-итальянски, поезд мягко тронулся и тихонько, словно боясь расплескать мой кофе, набрал сумасшедшую скорость. Справа, отделённая от меня чуть затемнённым стеклом, замелькала вечнозелёная Италия.

Мне было немного зябко, но очень спокойно; несмотря на весь ужас моего положения — ни паспорта, ни билетов, ни денег — я была уверена, что прощаюсь с этой прекрасной страной, и что в завершение истории меня ждёт холодная во всех смыслах родина. А ещё внутри у меня поселилась странная и необъяснимая убеждённость, что всё у меня, в конце концов, будет хорошо. Ещё вчера я дала себе слово, что по приезду домой начну новую жизнь (только не так, как обычно, «с понедельника», а по-настоящему, без оглядки и страховки), никогда больше не вернусь в свой поганый банк (только за расчётом); найду себе творческую (пока ещё не знаю, какую) работу; в широком смысле приведу себя в порядок; заведу «миллионы огромных чистых любовей» и, конечно же «миллион миллионов маленьких грязных любят»…

Неожиданно в цепочку

моих мыслей вклинился тот, с кем я провела вчерашнюю ночь. Тёплой волной на меня накатила сладкая грусть; я сделала глубокий прерывистый вдох, да такой, что покосились соседи. «Должно быть, я просто не услышала тогда, у фонтана „Треви“, как упала третья монетка», — подумала я.

Дорога прошла замечательно — я немного поспала, выпила ещё кофе, полистала, брошенный кем-то при отступлении журнал мод. Два раза в мой билет заглядывали загорелые кудрявые контролёры и оба раза, как мне показалось совершенно искренне и широко улыбались.

«Как же всё-таки мало людям для счастья, — думала я, — некоторым, чтобы билет был проштампован».

Я вошла в здание аэропорта ровно за три часа до предполагаемого вылета. Внутри было неестественно пусто: по залу бродило в общей сложности человек десять, вероятно, я попала в большой перерыв между рейсами.

Японца-китайца я заметила сразу. Он, видимо, намеренно выбрал такую позицию, чтобы его было прекрасно видно из любой точки зала. На нём был абсолютно такой же плащ, который я стащила с него во Флоренции, только шляпа была другой, чёрной, отчего он издалека напоминал киношного мафиози.

Увидев его, я дёрнулась. До этого я несколько раз представляла эту нашу встречу (почему-то я была абсолютно уверена, что он на меня выйдет), но всё равно оказалась к ней не готова — меня словно тряхнуло изнутри, когда я увидела знакомую фигуру в плаще.

Японец-китаец поклонился и с улыбкой на лице направился в мою сторону. «Это он, гад, так лыбится, чтобы окружающие ничего не заподозрили», — подумала я и сгруппировалась.

— Здравствуете, Саша, — сказал японец-китаец, когда приблизился на расстояние чуть дальше вытянутой руки, и ещё раз поклонился.

— Конничива [20] , Масахиро, — ответила я, скопировав его поклон.

Японец-китаец еле заметно улыбнулся.

— У вас хорошая память.

— Не жалуюсь. Например, я помню, что у вас должны находиться мои вещи, документы и билеты на самолёт.

Улыбка моментально исчезла, и лицо японца-китайца стало натурально каменным, а взгляд ледяным.

— Буду краток, — произнёс он голосом диктора, отчётливо и бесстрастно, — вы победили, но я умею достойно проигрывать.

20

Здравствуйте (яп.)

Он сделал шаг в сторону, и я увидела родной до боли чемодан на колёсиках. От внезапно нахлынувшей радости я чуть не взвизгнула.

— Ваши документы и деньги здесь, — словно фокусник японец-китаец непонятно откуда извлёк сумку, которую я купила на Соломенном рынке у крашеной Ани из Ленинграда, и протянул мне.

Вид моей сумки совсем лишил меня чувства осторожности. Я схватилась левой рукой за её ремешок, потащила на себя, и вместе с ней совершенно неожиданно притянула к себе японца-китайца. Я сообразила, что к чему, когда тот стоял уже вплотную ко мне.