Флот решает всё
Шрифт:
Между прочим, Матвей раз или два ввернул вопрос о службе нового знакомого. Остелецкий с готовностью подтвердил то, что и без того не раз говорил и Аристарху, и Матвею и остальным. Служит он по картографической части при Адмиралтействе, а в Абиссинию послан для того, чтобы произвести гидрографические измерения близ крепости Сагалло, где намерен обосноваться Ашинов со своими людьми. Кроме того, следует провести топографическую съёмку местности, прилегающей к будущему поселению «вольных казаков» — этим, сказал Остелецкий, займётся землемер Егор, достаточно разбирающийся в топографии, — и наладить контакт с окрестными племенами. К этой важнейшей работе он и намерен подключить Матвея — вместе с другим его спутником, Тимофеем Евграфовым. Он, хоть и недоучившийся, а всё же медик, говорил штабс-капитан, пусть и недоучившийся, а местные аборигены страдают от массы разнообразных,
Услыхав о денежном содержании, назначенном его спутникам, Матвей осторожно осведомился, а не положено ли и ему какое-никакое жалование? На это Остелецкий иронически хмыкнул потрепал его по плечу, и обещал подумать — после того, разумеется, как гимназист сумет хоть как-то себя проявить. А пока — хватит с него дармовой кормёжки, приобретённого за казённый счёт платья и прочего имущества, полагающихся ему для этой поездки, как и прочим членам «научной группы».
* * *
Египет,
Порт Александрия
и не только
Александрия не стала первым иностранным портом, который Матвей видел собственными глазами (неделей раньше «Корнилов заходил ещё и в Стамбул), Но она произвела на него неизгладимое впечатление. Город Великого Александра и Клеопатры, где традиционная турецкая и арабская архитектура причудливо сочеталась с глинобитными трущобами кварталами, выстроенными в британском колониальном стиле. Отсюда до Каира было несколько часов езды по узкоколейке на поезде, составленном из открытых вагончиков, влекомых пыхтящим паровичком. Остелецкий отправил туда своих 'рекрутов» на экскурсию, выдав на расходы горсть турецких лир и несколько беловатых банкнот британских фунтов, строго наказав ни в какие истории не ввязываться — однако револьверы велел прихватить с собой. 'Мы, конечно, ещё к западу от Суэца, — с усмешкой сказал он, — но имейте в виду, и Россия и Европа остались позади, и теперь вам стоит приучать себя в любой момент ждать нападения или иной какой пакости — в спину, из ближайшей подворотни, ножом, камнем, пулей… От этих слов у Матвея сладко захолодело где-то в желудке — он почувствовал себя эдаким доктором Ливингстоном, стоящим на границе цивилизованного мира, и готовящимся шагнуть вперёд.
Конечно, насчёт отсутствия цивилизации — это было слишком. Поезд сопровождали два египетских полицейских, вооружённых длинными палками, которыми они бесцеремонно разгоняли толпу, расчищая проход европейцам. Их, кстати, было не так уж и мало; в вагоне «рекруты» познакомились промышленником из Франкфурта-на Майне; он путешествовал вместе с супругой и десятилетним сыном, и всё расспрашивал, случалось ли русским господам бывать на Востоке, или это их первая поездка? Были и другие — французы, грек, даже американец — а вот англичан Матвей не заметил, хотя по его представлениям в Египте их должно быть немало. Видимо, решил юноша, всё дело проигранной войне, после которой подданным королевы Виктории стало в этой стране очень уж неуютно — недаром береговые батареи и портовые сооружения Александрии ещё хранили следы попаданий снарядов, выпущенных в 1878-м году броненосцами британской Средиземноморской эскадры в сражении, которое столь плачевно закончилось для «просвещённых мореплавателей»…
От железнодорожного вокзала в Каире до Гизы пришлось добираться в повозке с высоченными колёсами, запряжённой меланхоличным верблюдом-дромадером; на это ушла уйма времени, но зрелище, которое ожидало их в конце пути, с лихвой окупало любые неудобства. Пирамиды вырастали из-за горизонта медленно, по мере того, как они к ним приближались; когда же подъехали — уже прилично стемнело, и гигантские чёрные треугольники рисовались на фоне оранжевого закатного неба, вызывая в памяти арабскую древнюю мудрость: «Всё на свете боится времени, а время боится пирамид»…
Но, как оказалось, и пирамидам крепко досталось от человеческих муравьёв, веками копошившихся у их подножий. Гид, грек по происхождению, объяснил, мешая русские и английские слова, что плиты из мрамора и белого известняка которым были некогда облицованы пирамиды, были безжалостно ободраны, вывезены на барках по Нилу, и дальше, по морю — и проданы оборотистыми арабскими купцами,
Матвей и землемер Егор решились вскарабкаться на вершину самой большой пирамиды, называемой «пирамидой Хеопса»; на подъём и последующий не менее головокружительный спуск ушёл не один час. До вершины они добрались вконец измотанные, с исцарапанными в кровь руками и сбитыми коленями — приходилось то прыгать по каменным выщербленным ступеням высотой от одного до семи-восьми футов, то и дело вытряхивать из башмаков набившиеся туда песок и каменное крошево. И были сполна вознаграждены умопомрачительным видом простирающейся за горизонт пустыни, чахлых пальм с едва заметными возле них букашками людей и верблюдов, частично расчищенные от песка кварталы древних, ещё фараоновых времён, строений, где, если верить гиду, обитали когда-то египетские жрецы со свитой многочисленных прислужников и рабов. Серебрящаяся вдали лента Нила, окаймлённая ярко-зелёными рощицами, испятнанная то тут, то там косыми парусами; коптящий единственной трубой колёсный пароходик, упрямо карабкающийся против течения, а в некотором отдалении — фигура Сфинкса, чью улыбку, заключающую в себе все тайны мироздания, лицо навсегда обезобразила наполеоновская картечь.
В Александрию они вернулись только через три дня — исхудавшие, весёлые, обгоревшие на пустынном солнце. И первое, что увидел Матвей, когда они вышли на пирс, к которому пришвартован был «Корнилов» — это стоящие на бочках рядом с французским стационером два военных корабля с лениво полощущимися на кормовых флагштоках Андреевскими флагами.
От борта того, что стоял ближе к пароходу, отвалила большая крашеная в белый цвет шлюпка; до Матвея донеслось зычное «Два-а-а — раз! Два-а-а — раз! Два-а-а — раз!» — это старался шлюпочный старшина, отбивая такт рукой. Шестеро гребцов– в бескозырках, с тёмно-синими матросскими воротниками-гюйсами поверх рубах-голландок, загорелые, весёлые, налегали на вальки, так что клеёные из ясеня вёсла, тяжёлые, тёмно-медового цвета, гнулись под таким напором. Но — не ломались, а одновременно выпархивали из воды, волоча за длинными узкими лопастями, веера брызг, и солнце то вспыхивало в них крошечными радугами, от отбрасывало яркий солнечный зайчик от золотой серьги в ухе загребного…. На корме шлюпки рядом с рулевым устроился офицер, и когда он повернулся в сторону Матвея, тот запомнил его молодое, лет двадцати пяти, лицо, украшенное аккуратными усиками.
К вечеру того дня, когда «рекруты» вернулись из своей поездки, «Корнилов» отдал швартовы и, дав три прощальные гудка, направился обратно, в Одессу, а его место у причальной стенки занял старый грузо-пассажирский пароход «Беатриче» под итальянским флагом. «Беатриче» была зафрахтована для продолжения путешествия. Весь следующий день грузовые стрелы перебрасывали в его трюмы ящики, бочки, тюки, мешки, поднимали на пропущенных под брюхо широких брезентовых лямках мычащих коров, для которых на полубаке был сколочен из досок особый загон — и только после окончания погрузки на борт было позволено подняться и людям.
Поселенцы к тому времени начали потихоньку роптать — им пришлось дожидаться продолжения путешествия в двух припортовых бараках. Поначалу никто не собирался их запирать, но свою беду атаман набрал немало одесских босяков с сомнительным, и как бы не уголовным прошлым. Ещё на Корнилове' они промышляли воровством у своих спутников, не давали проходу направлявшимся в Палестину богомолкам, склоняя иных к сожительству помимо их воли. Оказавшись в Александрии, эта публика немедленно принялась безобразничать, к ним присоединились к удивлению горожан и некоторые монахи, из числа направлявшихся в Абиссинию вместе с поселенцами. Монахи бродили по городу в рваных рясах, пьяные, орали песни далеко не духовного содержания, пугая попадавшихся навстречу арабов, а порой вступая с ним в рукопашные схватки, пресекать которые приходилось местной полиции при помощи длинных ясеневых дубинок.