Флот решает всё
Шрифт:
Капитану Ледьюку смерть, как не хотелось заходить в британский порт — слишком свежа ещё была память об английских снарядах свистящих над мостиком «Кольбера», о леденящем, парализующем ужасе, охватившем его, совсем ещё зелёного лейтенанта, когда из клубов порохового дыма в трёх кабельтовых от борта броненосца вырос форштевень «Беллерофона», идущего на таран… и о страшном ударе, выбившем палубу у него из-под ног и швырнувшем спиной на броневой траверс, разгораживающий каземат правого борта…
Конечно, эта война — не первая, и надо полагать, не последняя из войн между двумя державами, разделёнными узким рвом Ла-Манша, — уже не один год, как закончилась. Французские суда, в том числе и военные, могли, согласно всё ещё действующим международным правилам судоходства, заходить в британские порты ради и пополнения припасов и мелкого ремонта — разумеется, если
Надо сказать, что ни полученные крейсером повреждения, предстоящий визит к недавним противникам в войне не в состоянии был всерьёз испортить настроение Пьера-Жоржа Ледьюка. После очередного патрулирования Тонкинского залива он получил предписание — идти домой, во Францию, в Тулон, на ремонт. А это значит — долгожданный отдых, голубое бездонное небо Средиземноморья, женщины, которые на юге Франции прекрасны, как нигде — а может и новое назначение, новый корабль, что избавит от возвращения в Индокитай. Ремонт и обещанная замена орудий займут не меньше полугода — за это время он успеет и в Париж съездить, и много чего ещё.
Правда, до Тулона предстояло ещё добраться. В Коломбо крейсер простоял неделю; залатав повреждения и, выправив, как сумели, погнутую лопасть винта (сухого дока в порту не оказалось, пришлось орудовать кувалдами прямо в воде), «Вольта» вышел в океан. Биение на валу осталось, а потому капитан Ледьюк настрого запретил давать больше половины оборотов, да и то, при самой крайней необходимости. До порта Обок, что располагается в заливе Таджура, у самого горла Красного моря, и где Ледьюк планировал пополнить припасы и принять уголь, крейсер шёл на парусах. Попутные ветра — океан словно взял передышку после неистовой ярости тропических штормов, — надували белоснежные хлопчатобумажные полотнища, и сердце капитана, в глубине души хранившего, подобно всем истинным морякам, верность марселям, стакселям, шкотам, брасам и прочей парусной оснастке, пела с каждой милей, приближавшей их к промежуточной цели этого плавания.
[1] Нынешняя «Ла Стампа», одна из крупнейших ежедневных газет Италии.
IV
Аравийский полуостров,
порт Аден.
Из Александрии отряд в составе «Бобра», «Рынды» и парохода «Смоленск» вышел тремя днями позже «Беатриче», на котором ашиновские поселенцы отправились к своей земле обетованной. Суэцкий канал прошли без каких-либо затруднений; для Серёжи это было уже второе прохождение по одной из самых важных водных артерий мира — первое состоялось, когда он, командир доброфлотовского парохода «Москва» (на тот момент уже коммерческого крейсера) возвращался после лихого рейда по Атлантике и Индийскому океану на родину. В тот раз они пошли не в Кронштадт, а в Одессу — война продолжалась, и в северных водах легко можно было напороться на британские крейсера, тогда как союзная Турция беспрепятственно пропускала через Проливы суда под Андреевскими и русскими торговыми флагами. Так что сейчас он смотрел на проплывающие мимо бортов берега без особого интереса — песок, редкие купы финиковых пальм, домишки, где размещались работники, обслуживающие канал, бесконечные цепочки барж, влекомые натужно пыхтящими буксирами, да меланхолические верблюды, провожающие их взглядами, ни на миг не прекращая пережёвывать свою жвачку…
(62)
Красное море миновали быстро; эта торная дорога была, как обычно, полна пароходами под самыми разными флагами. Большие парусники с грузами китайского чая и австралийской шерсти шли обыкновенно в обход Африки, вокруг Мыса Доброй Надежды, зато военные суда нет-нет да показывали свои пушки —
В Аден отряд зашёл ради пополнения запасов пресной воды, угля и продовольствия перед переходом через Индийский Океан, в голландскую Батавию, и вот тут-то начались сюрпризы. То есть сюрпризом происходящее стало для команд всех трёх русских кораблей, но только не для Серёжи Казанкова — он-то обо всём знал заранее из секретного предписания, полученного от Остелецкого ещё в Александрии. Дело в том, что дальше «Рынде» и «Смоленску» предстояло следовать без «Бобра», которому предписывалось оставаться стационером в Адене — о чём Серёжа и сообщил командиру «Рынды», теперь уже не 'исполняющему обязанности, а занимающему эту должность официально, после того, как прежний командир был свезён в Александрии на берег, в госпиталь.
А вот чего Серёжа не сказал — это то, что ему предписано наладить негласное сообщение с Ашиновым в его крепости Сагалло, и сделать это по возможности, не привлекая внимания. Казанков вполне отдавал себе отчёт, что скрыть подобную связь полностью не получится — слишком много разномастных судов ходит туда-сюда Баб-эль-Мандебским проливом, слишком много каботажных посудин шныряет вдоль берегов Африки и Аравии. Однако же кое-что предпринять в его силах: к примеру, купить за казённый счёт небольшое парусное судёнышко и, заменив команду своими матросами, наведываться в залив Таджура тишком. Сделать это будет не так-то просто — в Обоке стоит колониальная эскадра из пяти вымпелов, французы постоянно патрулируют вход в залив — но, насколько было известно, не устраивают тотальных досмотров проходящих судов. Возможно, подумал Серёжа, проще (да и дешевле, чего уж там…) будет не приобретать, а нанять судно — только вот команда, состоящая сплошь из туземцев, наверняка не станет скрывать, куда они ходили и с каким грузом на борту. Предлагать же плату за молчание бессмысленно — надо быть очень наивным человеком и вовсе не знать арабов, чтобы предположить, что тем придёт в голову выполнить договоренность. Тем более, если на наёмной посудине будет два-три русских моряка, без чего обойтись никак не получится — доверять арабам конверты с секретными сообщениями и довольно-таки деликатный груз, который предстояло переправить ашиновцам, Серёже не привиделось бы и в дурном сне.
Пожалуй, лучше всё же будет купить судно, решил Казанков. Только вот сделать это не так-то просто — официальный путь, через торговых агентов, исключён, надо самим искать подходящий вариант. Пожалуй, прикинул он, стоит поручить это дело боцману Семикозову — тот служил на клипере «Яхонт» год назад, когда корабль зашёл в Аден во время вспыхнувших в окрестностях города беспорядков, которые спровоцировала чересчур жёсткая политика новой турецкой власти в отношении местных племён. Тогда всерьёз опасались, что местные вожди бросят свои орды, вооружённые йеменскими кривыми кинжалами «джамбия» и древними кремневыми ружьями на штурм Адена, и консул попросил командира «Яхонта» оставить для охраны русского посольства и торговой миссии воинскую команду. В неё-то боцман Семикозов и вошёл — и провёл в Адене больше года, прежде, чем вернулся в Россию. За это время он выучился кое-как лопотать по-арабски, обзавёлся связями, по большей части, в порту, среди публики известного пошиба — а значит, вполне способен справиться с заданием. Надо только распорядиться, чтобы боцману, перед тем, как он отправится в город, выдали револьвер с патронами — Аден по-прежнему считался местом беспокойным, где европейцу следует почаще оглядываться.
Хотя — уж кому-кому, а Семикозову об этом можно не напоминать, здешние нравы он изучил хорошо. Вот, кстати, ему и поручить командование приобретённым судном — с парусной оснасткой, пусть и не совсем знакомого типа, боцман как ни будь справится; управление арабской посудиной тоже не должно составить для него сложностей, да и выбирать «покупку» будет старательнее, зная, что придётся доверить ей свою жизнь. Пусть заодно поищет помощника из местных, чтобы хорошо был знаком с премудростями каботажной навигации. Тоже, конечно, риск, но за молчанием одного человека проследить всё же проще, чем постоянно затыкать рту полудюжине арабских оборванцев, которых здесь по какому-то недоразумению называют моряками. Скажем, прикинул Серёжа, запирать его в трюм «Бобра», когда будут приходить в Аден. А чтобы не затаил злобы — кормить от пуза и подкидывать несколько лишних монет. За беспокойство.