Флот решает всё
Шрифт:
Возглавлять одну из таких партий был назначен землемер Егор. Кроме него, в неё входили двое молодцов из «свиты» Остелецкого, причём одного из них, Игната Осадчего, штабс-капитан отрекомендовал следующим образом: «вы, юноша», хоть и являетесь формально начальником партии, но вбейте себе в голову: всем, что связано с устройством лагеря, порядком передвижения, охраной вообще, ведает Игнат, и вам лезть в его епархию незачем. Ваша забота — кроки, топография, зарисовки; подумайте так же о составлении описания племён, которые вам встретятся. Возьмите с собой спутника потолковее — да вот хоть нашего гимназиста, я как раз собирался поручить ему нечто по этнографической части…
Матвей при этом разговоре присутствовал и выразил горячее желание присоединиться к «экспедиции». Действительно, по отбытии из Александрии штабс-капитан
Предупреждение Остелецкого Митяй принял всерьёз и взялся за труд англичанина со всем своим гимназическим усердием. И вот теперь, кажется, выпал случай применить усвоенное на практике — как же такому не порадоваться?
Отбытие «экспедиции» было назначено на утро субботы; однако в пятницу случилось нечто, заставившее сдвинуть сроки на два дня. В бухточке, на берегу которой высилась крепость Сагалло, бросила якорь арабская двухмачтовая посудина; население Новой Москвы в полном составе высыпало на берег встречать гостей — и каково же было их удивление, когда с судна в ответ на приветственные возгласы раздалась русская речь! В самом деле, пятеро членов команды все оказались их земляками — и, судя по выправке и ухваткам, а так же, по нет-нет, да и проскальзывавшем в их речи специфическим словесным конструкциям, ещё недавно состояли на службе в Российском Императорском Флоте.
Матвея особо привлёк шкипер. Он узнал его с первого взгляда — шлюпочный старшина с нашивками боцмана, что распоряжался в гичке, доставившей на борт их парохода во время стоянки в Александрии командира русской канонерки — как была его фамилия, кажется, Казанков? И, между прочим — на пароход он прибыл не просто так, а для конфиденциальной беседы со штабс-капитаном….
На этот раз ни бескозырки с чёрной лентой, украшенной золотыми буквами «БОБРЪ», ни рубахи-голландки, ни нарядного тёмно-синего, с кипенно-белыми полосками воротника гюйса на «боцмане» не было, но Матвей не сомневался ни секунды — он, он самый и есть! И уверенность эта лишь укрепилась, когда шкипер вместе с большим и явно увесистым ящиком передал Остелецкому пакет, коричневыми сургучными печатями. Что за бумаги были в пакете — Матвей осведомиться не осмелился, а вот с содержимым ящика он познакомился тем же вечером. В нём оказался фотографический аппарат, выпущенный в Англии, картонные коробки с принадлежностями, бутылками, пузырьками и пакетиками с реактивами для проявки фотопластинок — как и сами пластинки в количестве, правда, небольшом, около двух дюжин. «Если понадобится, попросим прислать ещё, — сказал Остелецкий, вручая всё это богатство онемевшему от восхищения Матвею (освоить фотографическое дело было его давней, почти несбыточной мечтой) — а пока разбирайтесь вот с этим. Отбытие партии задерживается на пару дней, освойте брошюрку, и возьмите аппарат с собой. Вернётесь — попробуем проявить пластинки. Вы ведь, кажется, в химии неплохо разбираетесь, так что будет нетрудно…»
С этими словами он передал гимназисту книжечку-руководство, отпечатанную на скверной серой бумаге, со множеством схем и иллюстраций. В неё гимназист и погрузился с головой — что, впрочем, не помешало ему заметить, как штабс-капитан отдал шкиперу перед отбытием другой, тоже осургученный конверт и вполголоса условился о следующем их визите в Новую Москву.
VI
Восточная Африка,
окрестности Обока.
Ледьюк встретил мейстера Вриза на окраине Обока. Капитан пребывал не в самом радужном настроении — попросту говоря, был мрачен, как грозовая туча. На днях он получил из Франции не слишком приятные известия и решил для успокоения нервов прогуляться по окрестностям — и вот, такая встреча! Собственно, не встреча даже — так, случайность. Трансваалец ехал верхом во главе небольшой процессии, и француза не заметил, что не помешало тому остановиться и внимательнейшим образом осмотреть встречных.
Смотреть, собственно, было особо не на что. Мейстер Вриз оседлал невысокого конька; он был в неизменной своей широкополой шляпе и суконной куртке. Ледьюк подивился — как он ухитряется переносить абиссинский климат, будучи одетым столь неподходяще? Хотя — кто их разберёт, этих буров? Они живут в климате, мало отличающемся от здешнего и, надо полагать, давно привыкли переносить и палящий зной, и ночной холод, который здесь тоже не редкость. На побережье-то ещё ничего, а вот стоит углубиться подальше, и перепады температуры становятся поистине невыносимыми — для цивилизованного европейца, разумеется. Но это хоть не похоже на выматывающую влажную, душную жару, от которой, помнится, не было спасения в Индокитае…
А они солидно вооружились, подумал капитан. Поверх куртки Вриз нацепил патронташи-бандольеры, у седла висел чехол, из которого выглядывал приклад штуцера. Сопровождал его широколицый, бородатый то ли слуга, то ли телохранитель — по внешности, несомненный бур, в такой же точно суконной куртке, широкополой шляпе и с бандольером через плечо, он был вооружён американским карабином со скобой Генри для перезарядки. Кроме того, у обоих на затянутых поверх курток поясах висели кобуры с длинными американскими револьверами, и Ледьюк машинально отметил, что оба явно разбираются в огнестрельном оружии. Впрочем — удивительно, будь оно иначе — недаром про буров говорят, что они ложаться спать в обнимку со своими винтовками…
Позади верховых трое афаров вели в поводу низеньких местных лошадёнок, навьюченных тюками и объёмистыми седельными сумками. В одном из них, вооружённом копьём-ассегаем, Ледьюк опознал проводника; двое других видимо были наняты в качестве погонщиков и прислуги. Судя по обилию багажа, мейстер Вриз собирался отсутствовать не меньше недели, однако не было похоже, что он собирается вести торговлю с чернокожими аборигенами — в этом случае, караван был бы куда длиннее, а поклажи во вьюках не в пример больше. Может, мейстер Вриз решил на досуге подстрелить, скажем, льва? Что ж, дело его, подумал Ледьюк — сам то он ещё ни разу не удалялся от Обока дальше, чем на пару миль, хотя офицеры местного гарнизона не раз приглашали его поохотиться. более, что прибыл с пароходом из Франции долгожданный гребной винт, и теперь требовалось затевать непростую операцию по его замене. Но самое скверное было в адресованном ему официальном пакете, и именно его содержимое вынудило капитана Ледьюка предпринять прогулку для успокоения нервов.
Крейсеру «Вольта» предписывалось оставаться в распоряжении адмирала Ольри в Обоке до получения новых распоряжений. Ремонт в Тулоне вместе с отдыхом во Франции откладывались таким образом на неопределённое время, и хоть берега залива Таджура были капитану Ледьюку не столь отвратительны, как берега Тонкинского залива, радости в этом было немного. Может, подумал капитан, провожая взглядом процессию, возглавляемую мейстером Вризом, напроситься в следующий раз к нему в попутчики? Это там, в Аннаме, ему и в дурном сне не приснилось бы высунуть нос за пределы города; здесь же, вроде, спокойно, а если хорошенько подготовиться к подобной прогулке — так может быть даже и любопытно. Проветрится, поохотится, отдохнёт от портовой суеты… Когда-то, ещё зелёным мичманом, Ледьюк пописывал занимательные статейки в один из парижских журналов — так может и теперь главный редактор издания, с которым он был знаком ещё Сорбонне, не откажется взять несколько путевых заметок, вышедших из-под пера старинного знакомца? Флотское начальство поощрительно относилось к упражнениям офицеров как в области географии и этнографии, так и на ниве журналистики — так почему же лишний раз не попасться им на глаза именно в таком качестве? Это будет полезно для карьеры, да и деньги не будут лишними — в последнее время он испытывает некоторые затруднения (карты и рулетка в офицерском казино в Сайгоне, ничего не поделаешь!), а издание, в котором работает его сорбоннский приятель, славится весьма приличными гонорарами…