Флот решает всё
Шрифт:
Содержимое ящика уменьшилось по крайней мере наполовину. Матвей быстро перебрал оставшееся — не хватало компонентов для изготовления запала адской машины, реактивов, свинцовых «бубликов» и хрупких стеклянных трубочек. Вор, кем бы он ни был, точно знал, что брать.
Он уселся на стул, не чувствуя ничего, кроме безнадёжного отчаяния. Ведь сколько раз давал себе слово — рассказать Остелецкому о своём «террористическом» прошлом, как и о содержимом ящика, привезённого из России. Уж лучше бы он утопил его в море — мелькала ведь такая мысль… Но — не стал, пожадничал, да и объяснение со штабс-капитаном всё откладывал, тянул, ждал чего-то… вот и дождался! Объясняться всё равно придётся — только теперь взрывоопасная «контрабанда» находится в чужих руках,
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Пушки Сагалло. I
Восточная Африка,
порт Обок,
резиденция губернатора.
Пушечный рык плыл над рейдом. Всякий раз, когда кто-то из сидящих за столом вставал и провозглашал тост, лакей подавал сигнал матросу на балконе губернаторского особняка; тот взмахивал большим флагом, и комендоры салютационных плутонгов разом рвали на себя обшитые кожей спусковые шнуры. Корабли эскадры, все в пёстрых гирляндах флагов расцвечивания, слитно выбрасывали с обоих бортов клубы ватно-белого порохового дыма и небо обрушивалось над портом Обок. С берега пушкам вторила восторженная толпа — горожане праздновали день Взятия Бастилии со всем пылом, присущим выходцам из прекрасной Франции, в какой бы части света они не находились…
Губернатор давал случаю праздника официальный обед, на котором, кроме всех сколько-нибудь заметных жителей города (белых, разумеется, и никак иначе!) и гарнизонных офицеров, присутствовали и офицеры стоящей в Обоке эскадры. В глазах рябило от парадных мундиров, галунов, золотого шитья и изысканных дамских туалетов — здесь хоть и колония, медам и мсье, но колония французская, а значит, надо соответствовать последним веяниям парижской моды!
Капитан Ледьюк конечно тоже был здесь — вместе с прочими старшими офицерами он занимал место на «губернаторском» конце стола, и был немало удивлён, обнаружив напротив себя мейстера ван дер Вриза. Видимо, решил моряк, соображения коммерции имеют в Обоке не меньший вес, чем блеск офицерских мундиров…
— Я слышал, ваше превосходительство, кое-кто в национальном собрании противился принятию годовщины именно этого события, как главного праздника?
Голос у трансваальца был низкий, хриплый, напоминавший рык льва. Губернатор с удивлением покосился на говорившего — он явно не ожидал от гостя подобной осведомлённости.
— Да, нашлись среди депутатов и те, кто объявил этот героический эпизод нашей истории бессмысленным кровопролитием. — подтвердил он. — Несомненный позор и преступное недомыслие — вам-то, как гражданину свободной Республики Трансвааль должно быть ясно, что обновлённая республиканская Франция нуждалась в новом Национальном празднике, как и в гимне, который был принят двумя годами раньше!
—…Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arrive!..[1] — пропел на бессмертную мелодию «Марсельезы» сидящий напротив Ледьюка моряк, старший артиллерист крейсера «Примогэ», где держал флаг адмирал Ольри. Сам адмирал, сидевший через два стула от исполнителя, при этом слегка поморщился — артиллерист, хоть и пытался помогать себе, размахивая вместо воображаемой дирижёрской палочки бокалом бордо, но всё же безбожно фальшивил.
— В результате
— Это называется «компромисс». — непочтительно усмехнулся трансваалец. — А вот парижане, те, что высадили ворота Бастилии в 1789-м году, вряд ли согласились бы на такое решение…
Сказано было вызывающе, а пожалуй, даже и оскорбительно, однако, сидящие за столом, что офицеры, что штатские, предпочли этой выходки не заметить. В самом деле, что взять с полудикого (и притом, весьма богатого) бурского скотовода, не умеющего вести себя в приличном обществе?
— Да, тогда любой вопрос решался быстро. — согласился другой офицер, штурман с колёсной канонерки «Пэнгвэн». — Под локти — и пожалуйте на гильотину!
— Ну, гильотину и в наши дни никто, слава богу, не отменял… — усмехнулся губернатор. — А вот к компромиссам приходится прибегать на каждом шагу, что в политике, что в коммерции. И неважно, с кем приходится договариваться — с англичанами, которые несмотря на недавние поражения не утратили свойственного им высокомерия, или с возомнившими о себе турками.
— Или с русскими. — негромко заметил Вриз. — Насколько мне известно, они устроили неподалёку от Обока укреплённое поселение и хозяйничают там в своё удовольствие.
Губернатор снова поморщился — трансваалец обоими ногами влез в больное и, судя по тону, которым это было сказано, собирался от души там потоптаться.
— Да, в старой египетской крепости Сагалло. — подтвердил он. Поверьте, мсье, мне и самому это не по душе — в конце концов,
Территории вокруг залива Таджура давно уже находятся под фактическим протекторатом Франции, и нет никаких разумных причин, чтобы это менять. Что до крепости — то мы выкупили её у местного вождя несколько лет назад, но русским и их предводителю, au cosaque sauvage ataman [2] на это, похоже, наплевать. А ссориться с Россией даже по столь пустяковому поводу нам теперь не с руки — в конце концов, они победители, вся Европа пляшет под их дудку.
— Кроме Франции, мсье, кроме Франции! — воскликнул адмирал, и для убедительности поднял вилку с насаженным на нём кусочком жаркого. — Мы тоже одержали победу в этой войне, а потому не собираемся покорно исполнять приказы царя Александра, как делают это те же австрияки. Довольно с них и того, что мы признали главенствующую роль России в соглашении по Суэцкому каналу!
Ледьюк опустил глаза. С начальством, конечно, лучше не спорить, тем более по такому поводу, но… перед его внутренним взором снова промелькнула страшная картина — таранный форштевень «Беллерофона», прущий сквозь клубы порохового дыма точно в борт их броненосцу. И панический вопль с мостика за миг до рокового удара: «Отходить! Всем кораблям — назад, в Кайенну, пока у нас ещё есть эскадра!..»
Увы, адмирал Ольри в то время пребывал на той же самой должности, командуя жалкой кучкой колониальных посудин в этом никчёмном Обоке, и ничего подобного видеть, конечно, не мог. Хотя, он прав, конечно: не пристало Франции искать компромиссов с кем бы то ни было, будь то русские, англичане или негус, правитель этой забытой Богом и цивилизованным миром Абиссинии. Впрочем, подумал капитан, поднося к губам фужер с шампанским — не так уж она и забыта, если европейские газеты уже второй месяц помещают на первые полосы материалы о предприятии au cosaque sauvage ataman, а послы многих держав (первым, кажется была Италия) шлют в Петербург ноты с требованиями объяснений. Впрочем, решил капитан, осушая бокал, это не его забота. Абиссиния так Абиссиния — всё лучше, чем снова оказаться в ненавистном Тонкинском заливе…