Флот решает всё
Шрифт:
Вперёд! Вперёд! Вперёд! Помни о Камероне!
[1] (фр.) дикие казаки
V
Залив «Таджура».
Под стенами
крепости Сагалло.
— Отходим к крепости! — крикнул Остелецкий. Он командовал отрядом, прикрывавшим отступление батарейцев и теперь, когда легионеры пошли в атаку, действовал по заранее намеченному плану.
По сигналу штабс-капитана составлявшие заслон стрелки, пригибаясь, кинулись назад; пули, выпущенные из митральез, цвиркали у них над головой, но задеть никого не задели — наводчики не видели отступающих, и те очереди, что не зарывались в гребень песчаной гряды, уходили выше, высекая фонтанчики пыли из камней стены. Другая группа стрелков тем временем занимала места в развалинах; для них этот обстрел представлял некоторую опасность, однако обошлось — двое задетых французскими пулями наскоро перетянули раны тряпицами и попрятались за уцелевшими зубцами стен, изготовив свои «крынки» к стрельбе. Из двух турецких орудий, заранее заряженных и установленных на стенах, уцелело одно, и казачки, назначенные в прислугу, спешно раздували фитиль и подколачивали кувалдой дубовые клинья, выставляя вертикальную наводку.
«Морские пластуны», услыхав сигнал к отступлению, побежали в другую сторону — не к крепости, а на правый фланг позиции, где под прикрытием жиденькой пальмовой рощицы было заранее отрыто укрытие. Матвей задыхался на бегу — последние силы он истратил, когда волок раненого Егора на себе, и если бы не унтер Осадчий, который сейчас волок землемера на правом плече, левой рукой поддерживая спотыкающегося гимназиста — он точно не добежал бы до спасительной траншеи. А так — и добежал, и перевалился через обложенный дёрном и утыканный для маскировки ветками бруствер — и несколько минут с хрипом, мучительно втягивал в себя воздух. Рядом Тимофей возился с землемером — алое пятно на сложенной холстине, которой медик перетянул грудь раненого, пугающе росло, набухая кровью, и он, матерясь сквозь зубы, накладывал дополнительную повязку.
Матвей изо всех пытался унять дрожь в руках — и не мог. Перед глазами стояла страшная картина: Егор, словно дубиной, взмахивает своей «крынкой», метя в голову рослому легионеру, но тот длинным выпадом втыкает штык в грудь землемеру. Револьвер в руках гимназиста плюётся свинцом — раз, другой, третий — на груди, на синей куртке появляется тёмное пятно, из которого толчком выплёскивается кровь, и легионер валится лицом вперёд, теряя винтовку. А револьвер продолжат прыгать в руке — бац-бац!-бац'' — пули летят в набегающих с винтовками наперевес солдат, но мимо, мимо…
— Эй, гимназист! — позвал унтер. Матвей потряс головой, страшное видение отпустило. — Ты там как, оклемался? Сгоняй, глянь, как там шнурок, не перебило?
Меньше всего Матвею хотелось сейчас вылезать из безопасного окопа и ползти, вжимаясь в песок и молясь, чтобы случайная пуля не угодила в капризный запал — тогда и он сам и то замысловатое устройство, которым они собирались удивить атакующих легионеров, разлетится в пыль.
Но — обошлось; подползать к «камуфлету» (так называл их творение Осадчий) Матвей не стал. Убедился, что спусковой шнур, идущий по специально отрытой и тщательно замаскированной канавке шириной в ладонь, действительно перебит сразу в двух местах — видимо, залетевшими сюда осколками снарядов. Срастить его было делом двух минут; Матвей ещё раз проверил узлы и пополз назад. Легионеры к этому моменту уже выстроились на берегу, забили барабаны, всколыхнулся рядом с трёхцветным знаменем красно-зелёный флажок — разделённый наискось, с золотой гренадой в центре, вымпел Иностранного Легона — и ощетинившиеся штыками шеренги двинулись в атаку. Навстречу им из развалин крепости защёлкали редкие выстрелы — Матвей знал, что Остелецкий нарочно не даёт открыть огонь всем засевшим в крепости стрелкам, давая неприятелю приблизиться.
Гимназист приподнялся на локтях — до воткнутой в землю ветки, обозначающей место, которого должны достичь атакующие, прежде чем он сам, собственноручно, приведёт камуфлет в действие, французам оставалось шагов двести. Он успеет.
* * *
Камуфлет или «мальтийский камнемётный фугас» — это в общем, простая штука. По словам Остелецкого, впервые она была испытана на острове Мальта в середине восемнадцатого века и тоже для защиты от десанта с моря. В земле выкапывается наклонная траншея, в одном, низком его конце устраивается с помощью брусьев и брёвен зарядная камора, куда закладывается солидный — порой, несколько пудов — заряд динамита. Остальная часть траншеи забивается гравием и дроблёным камнем и сверху для верности перекрывается еще одним бревенчатым накатом и толстым слоем плотно утрамбованного грунта. Когда срабатывает запал — динамит взрывается, причём изрядная часть энергии взрыва за счёт стенок траншеи оказывается направлена в нужную сторону, выбрасывая широкий сноп каменной картечи, сносящий всё и вся на своём пути.
Летит она недалеко и довольно быстро теряет убойную силу — всё де траншея в земле это не пушечный ствол, да и немалая часть силы взрыва растрачивается попусту — но тем, кто оказывается на дистанции до полусотни шагов от жерла камуфлета, не позавидуешь. Острые камни рвут плоть, ломают кости, раскалывают черепа, взрывная волна контузит, сбивает с ног, оглушает так, что в ушах ещё долго не остаётся ничего, кроме протяжного низкого звона.
Именно с таким расчётом и был заложен фугас, запальный шнур которого сжимал сейчас во вспотевших ладонях Матвей. Честно говоря, все расчёты для его закладки произвёл Остелецкий, он же разметил угол, глубину и наклон траншеи, а так же указал количество и размеры щебня для «картечного» заряда. Зато именно Матвей изготовил запал — из оставшихся после ограбления «фотографической лаборатории» компонентов и реактивов. Их хватило на два запала, и Егор, помогавший Остелецкому в сапёрных работах, предлагал соорудить не один, а два камуфлета. Но штабс-капитан решил иначе — во-первых, динамита оставалось не так много, и разделять имеющийся запас надвое — значило ослабить оба фугаса; а во вторых он, видимо, не вполне доверяя талантам Матвея, хотел подвергнуть готовый запал испытаниям.
Дело в том, объяснял Остелецкий, что при устройстве «мальтийских фугасов» в скале, где для них вырубали взрывные каморы, сверлили узкую скважину для поджигательного шнура или пороховой дорожки. Но в их случае воспользоваться таким приёмом возможности не было — шнур горит некоторое время, а тут требовалось произвести подрыв в точно рассчитанный момент времени, когда как можно больше атакующих окажется в зоне поражения каменной «шрапнели». Для этого требовался запал мгновенного действия — и устройство, изготовленное Матвеем, годились для этого как нельзя лучше. К тому же он упростил его, отказавшись от свинцового кольца — запал помешался в ящичек, над ним устанавливался обтёсанный до формы параллелепипеда булыжник, поддерживаемый деревянным клином. Рывок шнура (того самого, который Матвей ползал проверять) выдёргивал этот клин, камень раздавливал стеклянную трубочку запала — ну а дальше в дело вступали химические реакции. Устройство получилось надёжное и достаточно безопасное — во всяком случае, в сравнении с метательными бомбами, которыми пользовались террористы-народовольцы. Рывок для того, чтобы высвободить клин, требовался достаточно сильный — и это гарантировало «адскую машину» от случайного подрыва в результате, например, сотрясения грунта от близкого разрыва снаряда. Конечно, снаряд мог угодить и в сам камуфлет — но тут уж, как мрачно пошутил Остелецкий, серединка-наполовинку — либо повезёт, либо нет…
Испытания прошли успешно. Единственный «опытовый» запал сработал как надо и штабс-капитан заявил, что силы его вполне достаточно, чтобы вызвать взрыв динамита. Теперь оставалось главное — чтобы выдержали нервы, чтобы рука рванула шнур не раньше, и не позже, а ровно в тот самые единственный и неповторимый момент, когда это нужно будет сделать. И поэтому Матвей, намертво вцепившийся в кончик шнура, не отводил глаз от наступающих шеренг.
Вот до воткнутого в песок прутика осталось тридцать шагов… двадцать пять… Лица легионеров бородатые, обветренные, в глазах — смертельная решимость и неколебимая уверенность в своих силах, в своём воинском мастерстве и в мощи своего оружия.
Двадцать шагов… пятнадцать… Падает ничком поражённый пулей в грудь легионер, его кепи слетает с головы и катится по песку. Оседает, держась за живот второй, но шеренга не сбавляет шаг, грохочут барабаны, поёт рожок, полощется над головами красно-зелёный флажок.
Десять шагов… пять… один… ПОРА!
* * *
Сначала Ледьюк увидел пыльное облако, внезапно выросшее на левом фланге атакующих и лишь спустя секунду до него донёсся утробный рык мощного взрыва. Поле боя к тому моменту заволокло клубами пыли и дыма, и капитан различил только ещё один столб порохового дыма, выброшенного с крепостной стены. Рядом поднимались дымки помельче — стрелки прятались за камнями, хоронились в руинах, и их винтовки посылали смерть навстречу легионерам. «Ударить залпом, — мелькнула мысль, — накрыть развалины крепости к чёртовой матери — дистанция ничего, миля с четвертью, снаряды лягут точно…» Но нет, нельзя — мелькающие в пыльной пелене кепи легионеров почти на одном уровне с этими смертоносными ватными облачками, и стоит хоть на волосок занизить прицел — снаряды разорвутся среди своих. Оставалось только в бессилии сжимать кулаки и молиться — про себя, разумеется, — чтобы парни в синих куртках и красных штанах нашли себе силы, прорвались сквозь свинцовую метель и ударили в штыки. И тогда сosaques sauvages наверняка побегут — нет такой силы, по крайней мере здесь, в Абиссинии, которая могла бы устоять против штыкового удара Иностранного Легиона!