Фокус. О внимании, рассеянности и жизненном успехе
Шрифт:
Дело не только в культурных различиях: правила общения сильно варьируются в зависимости от того, с кем мы находимся в данный момент. Есть анекдоты, которые вы с удовольствием рассказываете закадычным друзьям, но ни за что не расскажете начальнику.
Внимание к контексту позволяет улавливать тонкие социальные сигналы, подсказывающие нам, как себя вести. Те, кто способен “включиться”, умело действуют в любой ситуации. Они знают, что нужно говорить и делать, а чего не нужно, и инстинктивно соблюдают универсальный алгоритм этикета – поступать так, чтобы другие чувствовали себя комфортно. Чуткое восприятие реакции людей на наши действия и слова позволяет нам успешно обходить скрытые минные поля.
Хотя у нас может быть осознанное представление об этих нормах (например, свободная форма одежды на работе по пятницам, использование исключительно правой руки во время еды в Индии), внимание к неписаным нормам носит преимущественно интуитивный, то есть восходящий характер. Наше неосознанное ощущение того, что социально приемлемо, а что нет, приходит к нам в виде физических переживаний: если нам не по себе, значит само тело подсказывает: “тут что-то не так”. Не исключено, что подобным образом мы получаем тонкие сигналы о смущении или уязвленности окружающих.
Если мы игнорируем ощущения, подсказывающие, что наше поведение неприемлемо, или если мы вообще не испытываем таких ощущений, то продолжаем идти напролом, совершенно не понимая, насколько сильно отклонились от курса. В рамках одного из исследований мозга, направленных на контекстный фокус, оценивалась функция гиппокампа, ключевая структура для сетей, анализирующие социальные обстоятельства. Передняя зона гиппокампа прилегает к миндалине и играет ключевую роль в том, чтобы направлять наши действия сообразно контексту, а передний отдел гиппокампа совместно с префронтальной областью нейтрализует желание совершить нечто из ряда вон. Согласно предположению Ричарда Дэвидсона, те, кто наиболее чутко реагирует на социальные ситуации, характеризуются более высокой активностью и связанностью сетей мозга. Ученый утверждает, что задача гиппокампа – заставить вас вести себя по-разному в семейном кругу и на работе, в офисе и в баре с коллегами.
Осознание контекста помогает и на другом уровне: очерчивание социальных сетей в группе, в новой школе и на новом рабочем месте – навык, который позволяет нам удачно лавировать в море взаимоотношений. Люди, обладающие талантом к организационному воздействию, не только ориентируются в сетях личных взаимосвязей, но и вычисляют тех, чье мнение является определяющим, и при необходимости фокусируются на том, чтобы убедить именно их, рассчитывая, что они, в свою очередь, убедят всех прочих.
Кроме того, существует категория людей, которые совершенно невосприимчивы к определенному социальному контексту. Взять, например, гения-видеогеймера, неотрывно просидевшего перед монитором большую часть жизни. Скажем, журналист приглашает его в ресторан для интервью, а геймер искренне озадачен, с какой стати (в день святого Валентина) ресторан забит до отказа.
Крайний случай “непопадания” при считывании социального контекста может быть следствием посттравматического стрессового расстройства, когда человек реагирует на совершенно безобидное событие, например, звук автомобильного выхлопа, словно на ЧП, и лезет прятаться под стол. Характерно, что у страдающих ПТСР гиппокамп съеживается, однако потом, когда симптомы слабеют, снова увеличивается в размерах [150] .
Незримая черта между сильными и слабыми мира сего
150
Спорный факт – некоторые исследования его подтверждают, а некоторые опровергают.
Мигель был поденщиком – одним из бесчисленных нелегальных иммигрантов-мексиканцев, которые подвизаются то садовниками, то малярами, то уборщиками и так далее. Ранним утром в Лос-Анджелесе поденщики толпятся на углах рядом со станциями метро, а проезжающие местные жители останавливают машины и предлагают работу. Как-то раз Мигель взялся за работу по саду, а хозяйка после целого дня тяжелого труда не заплатила ему ни цента. Мигель рассказал о своем жестоком разочаровании на практическом семинаре, и участники решили изобразить эту сцену из жизни Мигеля. В семинаре использовались методы “театра угнетенных”, призванного помочь относительно привилегированной публике соотнестись с эмоциональной реальностью жертв угнетения.
После того, как Мигель или кто-то еще рассказывает свою историю, доброволец из числа зрителей воспроизводит сцену. Ситуацию с Мигелем разыграла женщина, предложившая в конце свой выход из положения. “Она продемонстрировала, что идет к заказчице, говорит ей, что ее поступок бесчестен, и взывает к ее разуму”, – сказал мне Брент Блэр, продюсер мероприятия. Однако для Мигеля подобный вариант был немыслим – в отличие от женщины среднего класса с американским гражданством, иммигрант-поденщик и подумать не мог ни о чем подобном. Стоя в углу сцены, Мигель молча наблюдал за инсценировкой. “В итоге он не мог собраться с силами, чтобы повернуться к залу и обсудить увиденное с присутствующими, – он плакал, – говорит Блэр. – Мигель признался, что не осознавал, насколько его притесняют, пока не увидел историю своей жизни, рассказанную кем-то другим”. Контраст между тем, как женщина донесла положение Мигеля до зрителей, и его собственной реальностью высветил, что значит быть невидимым, неслышимым, неощутимым. Нечеловеком, которого эксплуатируют.
Когда этот метод срабатывает, люди, подобно Мигелю, воспринимают свою историю иначе, видя ее со стороны, глазами окружающих. Когда зрители выходят на сцену и превращаются в актеров, разыгрывающих эти сцены, они в идеале отождествляются с реальностью угнетенного человека, “сопереживая” ему в полном смысле этого слова, то есть испытывая те же страдания и ту же боль. “Передавая эмоциональное переживание, вы можете ощутить его всем сердцем, умом и нащупать новые варианты выхода из ситуации”, – рассказывает Блэр, руководитель магистратуры по специальности “Прикладное театральное искусство” Университета Южной Каролины. Он использует эти техники, чтобы помочь людям из обездоленных слоев, и на его счету, среди прочего, постановки с участием жертв изнасилования в Руанде и членов банд Лос-Анджелеса. Таким образом, Блэр подошел вплотную к едва заметной и при других обстоятельствах незримой линии, которая разделяет людей по признаку социального статуса и наличия/отсутствия власти: сильные имеют склонность не замечать бессильных, а это убивает эмпатию.
Блэр вспоминает случай на одной международной конференции, где он увидел себя глазами более могущественного человека. Генеральный директор огромной компании по производству безалкогольных напитков, известный тем, что постоянно урезал своим работникам зарплату, рассказывал в своем выступлении о том, как его компания заботится о здоровье детей. После лекции Блэр задал ему заведомо провокационный вопрос: “Как вы можете говорить о здоровье детей, урезая зарплаты их родителям?” Директор пропустил вопрос мимо ушей и тут же перешел к следующему. Блэр почувствовал себя недочеловеком.
Способность сильных мира сего отмахиваться от неудобных людей (и неудобной правды), попросту не обращая на них никакого внимания, попала в поле зрения социальных психологов, которые заметили связь между властью, которой мы обладаем, и количеством внимания, которое уделяем тем или иным людям [151] . По вполне понятным причинам мы фокусируемся на тех, кто наиболее ценен для нас. Если вы бедны, то зависите от хороших взаимоотношений с друзьями и родными, к которым вам, возможно, придется обратиться за помощью, – скажем, в ситуации, когда будет нужен кто-нибудь для присмотра за вашим четырехлетним ребенком, пока вы на работе. Те, у кого не так много за душой, “вынуждены полагаться на других”, говорит Дэчер Келтнер, психолог Калифорнийского университета в Беркли. Таким образом, бедняки проявляют особенную чуткость к окружающим и их нуждам.
151
См., например: Kraus M. W. et al. “Social class rank, threat vigilance, and hostile reactivity” // Personality and social psychology bulletin 37. 2011. V. 10. P. 1376–88.