Фома Гордеев
Шрифт:
На лицах людей, окружавших его, выразилось недоумение; синие и красные бородатые фигуры начали вздыхать, почесываться, переминаться с ноги на ногу. Иные, безнадежно посмотрев на Фому, отворотились в сторону.
– Н -да!
– вздохнув, сказал подрядчик.
– Это... не мешает! То есть -чтобы подумать! Это слова... от ума!
– Разве наше дело понимать?
– сказал русый парень, тряхнув головой. Ему уже скучно стало говорить с Фомой; он заподозрил его в нежелании дать на водку и сердился немножко.
– Вот то-то!
– поучительно сказал Фома, довольный тем, что парень уступил ему, и не замечая косых, насмешливых взглядов.
– А кто понимает... тот чувствует, что нужно - вечную работу делать!
– Для бога, значит!
– пояснил подрядчик, оглядывая мужиков, и, благочестиво вздохнув, добавил: - Это верно, -ох, верно это!
А Фома воодушевлялся желанием говорить что-то правильное и веское, после чего бы все эти люди отнеслись к нему как-нибудь иначе, - ему не нравилось, что все они, кроме русого, молчат и смотрят на него недружелюбно, исподлобья, такими скучными, угрюмыми глазами.
– Нужно такую работу делать, -говорил он, двигая бровями, - чтобы и тысячу лет спустя люди сказали: вот это богородские мужики сделали... да!..
Русый парень с удивлением взглянул на Фому и спросил:
– Волгу, что ли, нам выпить?
– А потом фыркнул, покачал головой и заявил: -Не сможем мы этого, - полопаемся все!..
Фома сконфузился от его слов и посмотрел вокруг себя: мужики улыбались хмуро, пренебрежительно. Эти улыбки кололи его, как иглы.
Какой-то серьезный мужик с большой сивой бородой, до этой поры не открывавший рта, вдруг открыл его, подвинулся к Фоме и медленно выговорил:
– А ежели нам и Волгу досуха выпить да еще вот этой горой закусить -и это забудется, ваше степенство. Всё забудется, -жизнь-то длинна... Таких делов, чтобы высоко торчали, - не нам делать...
Сказал и, сплюнув под ноги себе, равнодушно отошел от Фомы, войдя в толпу, как клин в дерево. Его речь окончательно пришибла Фому: он чувствовал, что мужики считают его глупым и смешным. И, чтобы спасти свое хозяйское значение в их глазах, чтобы снова привлечь к себе уже утомленное внимание мужиков, он напыжился, смешно надул щеки и внушительным голосом бухнул:
– Жертвую, - на три ведра!
Краткие речи всегда более содержательны и способны вызвать сильное впечатление. Мужики почтительно расступились перед Фомой, низко кланяясь ему и с веселыми, благодарными улыбками благодаря его за щедрость дружным, одобрительным гулом.
– Перемахните-ка меня на берег, - сказал Фома, чувствуя, что вновь возникающее возбуждение недолго продержится в нем. Какой-то червь сосал его сердце.
– Тошно мне!
– сказал он, придя в избу, где Саша, в нарядном красном платье, хлопотала около стола, расставляя на нем вина и закуски.
– Александра! Хоть бы ты что-нибудь сделала со мной, что ли... а?
Она внимательно посмотрела на него и, севши на лавку плечом к плечу с ним, сказала:
– Коли тошно -значит, хочется чего-нибудь... Чего тебе надо?
– Не знаю я!
– грустно качнув головой, ответил Фома.
– А ты подумай...
– Не умею я думать...
– Эх ты, дитятко!
– тихо и пренебрежительно сказала Саша, отодвигаясь от него.
– Лишняя тебе голова-то...
Фома не уловил ее тона, не заметил движения. Упираясь руками в лавку, он наклонился вперед, смотрел в пол и говорил, качаясь всем корпусом:
– Иной раз думаешь, думаешь... всю тебе душу мысли, как смолой, облепят... И вдруг всё исчезнет из тебя, точно провалится насквозь куда-то... В душе тогда -как в погребе темно. Даже страшно... как будто ты не человек, а овраг бездонный...
Саша искоса взглянула на него и вполголоса задумчиво запела:
Эх, и дунет ветер-туман со моря пойдет...
– Кутить я не хочу... Всё одно и то же: и люди, и забавы, и вино... Злой я становлюсь -так бы всех и бил... Не нравятся мне люди... Никак не поймешь -зачем живут?
Ой, и тошно без тебя мне, милый, жить...
– пела Саша, глядя в стену пред собой. А Фома всё качался и говорил:
– Однако - все живут, шумят, а я только глазами хлопаю... Мать, что ли, меня бесчувственностью наградила? Крестный говорит - она как лед была... И всё ее тянуло куда-то... Пошел бы к людям и сказал: "Братцы, помогите! Жить не могу!" Оглянешься - некому сказать... Все -сволочи!
Фома крепко, неприлично выругался и умолк. Саша, оборвав песню, отодвинулась еще дальше от него. Бушевал ветер, бросая пыль в стекла окон. На печи тараканы шуршали, ползая в лучине. На дворе жалобно мычал теленок.
Саша с усмешкой взглянула на Фому и сказала:
– Вон еще один несчастненький мычит... Шел бы ты к нему; может, споетесь...-И, положив руку на его кудрявую голову, она шутливо толкнула ее.
– Чего ты скрипишь? Гулять тошно -делом займись...
– Господи ,- качнул головой Фома, - трудно говорить так, чтобы понимали тебя... трудно!
– И с раздражением он почти закричал: -Какое дело? Что оно, дело? Только звание одно - дело, а так, ежели вглубь, в корень посмотреть, -бестолочь! Какой прок в делах? Деньги? Много их у меня!.. Задушить могу ими до смерти, засыпать тебя с головой... Обман один- дела эти все... Вижу я дельцов -ну что же? Нарочно это они кружатся в делах, для того, чтобы самих себя не видать было... Прячутся, дьяволы... Ну-ка освободи их от суеты этой, что будет? Как слепые, начнут соваться туда и сюда... с ума посходят! Ты думаешь, есть дело -так будет от него человеку счастье? Нет, врешь! Тут -не всё еще!.. Река течет, чтобы по ней ездили, дерево растет для пользы, собака-дом стережет... всему на свете можно найти оправдание! А люди -как тараканы -совсем лишние на земле... Всё для них, а они для чего? В чем их оправдание?
Фома торжествовал. Ему показалось, что он нашел что-то хорошее для себя и сильное против людей. Он громко смеялся.
– Голова у тебя не болит?
– заботливо спросила Саша, испытующим взглядом глядя в лицо ему.
– Душа у меня болит!
– азартно воскликнул Фома.
– И оттого болит, что -не мирится! Давай ей ответ, как жить? Для чего? Вот -крестный, -он с умом! Он говорит -жизнь делай! А все говорят -заела нас жизнь!
– Слушай!
– серьезно сказала Саша.
– По-моему, надо тебе жениться - вот и всё!