Фома Гордеев
Шрифт:
– Зачем?
– передернув плечами, спросил Фома.
– Хомут тебе надо...
– Ладно! Живу с тобой... Чай, ведь все вы одинаковы? Одна другой не слаще... До тебя была у меня одна, - из таких же. Нет, та по своей охоте... понравился я ей, она и... Хорошая была... А впрочем, - всё одно, то же самое, совсем как у тебя, хоша ты ее краше... Но -барыня одна приглянулась мне... настоящая барыня, дворянка! Говорили, гуляет... До нее не достиг... Н -да -а... Умная, образованная, в красоте жила... Я, бывало, думал -вот где отведаю настоящего-то!.. Не до -стиг... Может, если бы удалось, -другой бы оборот всё приняло... Тянуло меня к ней... А теперь вот -залил ее вином -забываю... И это нехорошо... Эх ты, человек! Подлец ты, если по совести сказать...
Фома замолчал, задумался. А Саша встала со скамьи и прошлась по избе, покусывая губы. Потом остановилась против него и, закинув руки на голову, сказала:
– Знаешь что? Уйду я от тебя...
– Куда?
– спросил Фома, не поднимая головы.
– Не знаю... всё равно! Лишнее ты говоришь... Скучно с тобой...
Фома поднял голову, взглянул на нее и уныло засмеялся:
– Ну -у? Неужто?
– Я тоже из таких... тоже -придет мое время, - задумаюсь... И тогда пропаду... Но теперь мне еще рано... Нет, я еще поживу... а потом уж -будь что будет!
– А я - тоже пропаду?
– равнодушно спросил Фома, уже утомленный своими речами.
– А как же!
– спокойно и уверенно ответила Саша.
– Такие люди пропадают...
Они с минуту молчали, глядя в глаза друг другу.
– Что же будем делать?
– спросил Фома.
– Обедать надо.
– Нет, вообще? Потом?
– Н -не знаю...
– Так уходишь ты?
– Уйду... Давай еще покутим на прощанье! Поедем в Казань да там-с дымом, с полымем -и кутнем. Отпою я тебя...
– Это можно!
– согласился Фома.
– На прощанье -следует!.. Эх ты... дьявол. Житье! Слушай, Сашка, про вас, гулящих, говорят, что вы до денег жадные и даже воровки...
– Пускай говорят...-спокойно сказала Саша.
– Разве тебе не обидно это?
– с любопытством спросил Фома.
– Вот ты - не жадная, - выгодно тебе со мной, богатый я, а ты - уходишь... Значит - не жадная...
– Я-то?
– Саша подумала и сказала, махнув рукой: -Может, и не жадная- что в том? Я ведь еще не совсем... низкая, не такая, что по улицам ходят... А обижаться - на кого? Пускай говорят, что хотят... Люди же скажут, а мне людская святость хорошо известна! Выбрали бы меня в судьи -только мертвого оправдала бы!..
– И, засмеявшись нехорошим смехом, Саша сказала: -Ну, будет пустяки говорить... садись за стол!..
...На другой день утром Фома и Саша стояли рядом на трапе парохода, подходившего к пристани на Устье. Огромная черная шляпа Саши привлекала общее внимание публики ухарски изогнутыми полями и белыми перьями; Фоме было неловко стоять рядом с ней и чувствовать, как по его смущенному лицу ползают любопытные взгляды. Пароход шипел и вздрагивал, подваливая бортом к конторке, усеянной ярко одетой толпой народа, и Фоме казалось, что он видит среди разнообразных лиц и фигур кого-то знакомого, кто как будто всё прячется за спины других, но не сводит с него глаз.
– Пойдем в каюту!
– беспокойно сказал он своей подруге.
– А ты не учись грехи от людей прятать, - усмехаясь, ответила Саша.
– Знакомого, что ли, увидал?
– Кто-то караулит меня...
Всмотревшись в толпу на пристани, он изменился в лице и тихо добавил:
– Это крестный...
У борта пристани, втиснувшись между двух грузных женщин, стоял Яков Маякин и с ехидной вежливостью помахивал в воздухе картузом, подняв кверху иконописное лицо. Бородка у него вздрагивала, лысина блестела, и глазки сверлили Фому, как буравчики.
– Н -ну, ястреб!
– пробормотал Фома, тоже сняв картуз и кивая головой крестному.
Его поклон доставил Маякину, должно быть, большое удовольствие, -старик как-то весь извился, затопал ногами, и лицо его осветилось ядовитой улыбкой.
– Видно, будет мальчику на орешки!
– подзадоривала Саша.
Ее слова вместе с улыбкой крестного точно угли в груди Фомы разожгли.
– Поглядим, что будет..
– сквозь зубы сказал он и вдруг оцепенел в злом спокойствии. Пароход пристал, люди хлынули волной на пристань. Затертый толпою Маякин на минуту скрылся из глаз и снова вынырнул, улыбаясь торжествующей улыбкой. Фома, сдвинув брови, в упор смотрел на него и подвигался навстречу ему, медленно шагая по мосткам. Его толкали в спину, навалились на него, теснили -всё это еще более возбуждало. Вот он столкнулся со стариком, и тот встретил его вежливеньким поклоном и вопросом.
– Куда изволите путешествовать, Фома Игнатьич?
– По своим делам, - твердо ответил Фома, не здороваясь с крестным.
– Похвально, сударь мой!
– весь просияв, сказал Яков Тарасович- Барынька-то с перьями как вам приходится?
– Любовница, -громко сказал Фома, не опуская глаз под острым взглядом крестного.
Саша стояла сзади него и из-за плеча спокойно разглядывала маленького старичка, голова которого была ниже подбородка Фомы, Публика, привлеченная громким словом Фомы, посматривала на них, чуя скандал. Маякин, тотчас же почуяв возможность скандала, сразу и верно определил боевое настроение крестника. Он поиграл морщинами, пожевал губами и мирно сказах Фоме:
– Надо мне с тобой побеседовать... В гостиницу пойдем?
– Могу... ненадолго...
– Некогда, значит? Видно, еще баржу разбить торопишься?
– не стерпев, сказал старик.
– А что ж их не бить, если бьются?
– задорно, но твердо возразил Фома.
– А конечно!.. Не ты наживал -тебе ли жалеть? Ну, пойдем... Да нельзя ли барыньку-то... хоть утопить на время?
– тихо сказал Маякин.
– Поезжай, Саша, в город, возьми номер в Сибирском подворье, -я скоро приеду!
– сказал Фома и, обратясь к Маякину, с удальством объявил: -Готов!..
До гостиницы оба шли молча. Фома, видя, что крестный, чтобы не отстать от него, подпрыгивает на ходу, нарочно шагал шире, и то. что старик не может идти в ногу с ним, поддерживало и усиливало в нем буйное чувство протеста, которое он и теперь уже едва сдерживал в себе.
– Человечек!
– ласково сказал Маякин, придя в зал гостиницы и направляясь в отдаленный угол.
– Подай-ка ты мне клюквенного квасу бутылочку...
– А мне - коньяку, - приказал Фома.
– Во -от... При плохих картах всегда с козыря ходи!
– насмешливо посоветовал ему Маякин.