Фонарщик
Шрифт:
— И вам лучше дать честный ответ, падре, — прибавил он. — В интересах самой девушки, как и в ваших.
— О, я догадываюсь, кого вы имеете в виду, — сказал священник, вовсе не собираясь скрытничать. — Очень странная девушка, всегда в черном, как вы и сказали.
Гроувс прищурился:
— Что вам о ней известно?
— Она больше не ходит в нашу церковь. Хотя, может быть, ходит куда-нибудь еще.
— Когда она исчезла?
— Вам бы следовало спросить ее, инспектор. Знаю только, что она… стала странно себя вести.
— Что значит «странно себя вести»?
Этот вопрос поверг Уизерса в растерянность.
— Может быть, вы все-таки войдете? — спросил он, посматривая на лоб Гроувса. — Кажется… Кажется, у вас над левым глазом кровь, инспектор, она течет из-под шляпы.
Гроувс с удивлением приложил руку ко лбу и посмотрел на кончики пальцев.
— Все в порядке? — спросил священник.
На какое-то мгновение, глядя на кровь, Гроувс решил, что в последнее время он очень много думал и у него просто взорвался череп. Но затем вспомнил удар камушком, отскочившим от стены, и вытер лоб носовым платком.
— Все прекрасно, спасибо, — раздраженно продолжил он. — Но девушка… — Он не даст себя отвлечь. — Что значит странное поведение?
— Как сказать, — ответил Уизерс, — девушка… молодая женщина…
— Ну?
— Обычно бывала очень вежливой, предупредительной, можно даже сказать, ангелоподобной…
— Продолжайте.
— Но иногда ей не нравились — совершенно непонятно почему — некоторые фрагменты литургии.
— Что значит «не нравились»?
— Она вставала со скамейки и изрыгала проклятия… и выскакивала из храма.
— Проклятия?
— Не кощунства в точном смысле этого слова, но что-то неодобрительное.
— Ей не нравилось то, что вы говорили?
— Судя по всему, да. Это, конечно, было неприятно, но я уже привык. Пытался терпеть, однако дело дошло до той стадии, что необходимо было вмешаться, и я уже собирался поговорить с ней, как вдруг она исчезла. Перестала приходить. Надеюсь, с ней ничего не случилось?
Гроувс с запозданием понял, что это вопрос, но не удостоил сто ответом.
— Вы помните, какие фрагменты службы вызывали вспышки ее гнева?
— Один раз это было во время Дароприношения, — сказал Уизерс, — тогда она просто вышла из себя. Встала, начала что-то рычать — мне кажется, тоже по-латыни, — и вылетела словно одержимая.
— Что такое Дароприношение?
Священник терпеливо улыбнулся.
— Это после освящения вина. Молящиеся предлагают Дары — Тело и Кровь Христовы — Богу-Отцу как жертву.
— Жертву, — повторил Гроувс, задумавшись. — Что-нибудь еще?
— Трудно припомнить все случаи, хотя, по-моему, она как ужаленная каждый раз вздрагивала при произнесении слов Agnus Dei.
— Аг?..
— Агнец Божий. Который взял на себя грех мира.
— Да, — сказал Гроувс, видя, что порочность налицо и Эвелина далеко не та блеющая овечка, какой явилась ему в первую их встречу; было очевидно, что эта женщина склонна к злобности, даже буйству. Этого недостаточно для ареста — пока нет, — но ноздри у него возбужденно расширились в предвкушении санкций. — Вы когда-нибудь слышали о Зеркальном обществе? — спросил он.
Он внимательно наблюдал за священником, но не увидел никаких признаков уклончивости.
— Зеркальном обществе? Нет, а что?
— Вы знали профессора Смитона?
— Он был человеком, при встрече с которым я приподнимал шляпу, — осторожно ответил священник, — и я скорблю о его кончине. Но мы не приятельствовали.
— Он имел отношение к вашей церкви?
— Я бы сказал, что это совершенно невероятно.
— Может быть, двадцать лет назад или даже больше.
Священник пожал плечами.
— Я был тогда еще очень молод — послушником.
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы Смитон встречался с каким-нибудь монсиньором?
Священник задумался.
— Не помню, чтобы в Эдинбурге жили тогда какие-нибудь монсиньоры. Хотя кто-то, по-моему, приезжал… Ненадолго.
— Кто именно?
— Был такой монсиньор Дель'Акила, — сказал священник, и гимн в глубине храма вдруг угас. — Из Ватикана. Он приезжал сюда под завесой строгой секретности — кажется, по какому-то очень важному делу. Да, это я помню очень ясно.
— И кто же он такой, что приехал к нам из Ватикана?
— Известный демонолог, инспектор, экзорцист. Самый опытный во всей Церкви.
— Волшебник?
— Священник, который изгоняет демонов и разрушает их козни. Маленький, удивительно мрачный человек. Казалось, он побывал в аду и вернулся обратно. Что, — прибавил Уизерс, — вполне вероятно, полагаю.
— Его мог пригласить Смитон?
— Ну, инспектор, этого я сказать не могу. Насколько мне известно, монсиньор Дель'Акила не произнес ни одного слова о цели своего визита за все то время, что провел здесь. Хотя, уезжая, помнится, производил впечатление человека, потерпевшего поражение.
— Поражение?
— Он как будто постарел на десять лет и сильно похудел.
— А где сейчас этот монсиньор, падре? Как с ним можно связаться?
— К сожалению, это уже невозможно.
— Он не захочет говорить со мной?
— Не то что не захочет говорить, — мрачно сказал священник, — он не сможет говорить.
Гроувс понял и расстроился.
— Он умер?
Уизерс кивнул.
— В Дублине, — сказал он, когда мальчики затянули что-то веселое и новогоднее. — Как-то вечером его зарезали перед собором Святой Марии, будто волки разорвали на части. Помнится, это было очень странно.