Фонарщик
Шрифт:
— Иногда, когда книг слишком много или они слишком ценные, чтобы привозить сюда, мне приходится осматривать коллекции.
— И тогда магазин остается исключительно на ее попечении?
— Да, такое случается, но я доверяю ей, как дочери.
— И все же вы не можете знать, с кем она говорит, пока вас нет? Или что делает?
— Не сомневаюсь, если она не за прилавком, то расставляет книги по полкам.
— Полный рабочий день?
— Посмотрите вокруг, инспектор. Вы нигде не найдете книжного магазина в таком порядке.
В самом деле, усилия Эвелины по поддержанию порядка были, можно сказать, навязчивы: непорочно чистые полки, безупречные корешки, идеально четко систематизированные книги. Она даже додумалась ставить на уровне глаз те тома, которые в связи с текущими событиями могли вызвать интерес, и недавно поместила на видное место скопившиеся Библии, несколько книг о безумии, мемуары полковника Горацио Маннока и — крайне любопытно, хотя Старк и не спрашивал ее об этом, — кой-какие сочинения французских философов.
Гроувс кивнул.
— Она когда-нибудь говорила вам странные вещи?
— Не больше, чем любой другой человек.
— Выходила из себя?
— Нет. — Старк покашлял. — Зачем же ей выходить из себя?
— А что вам известно о ее жизни вне магазина?
— Я знаю мисс Тодд только по работе.
— Она никогда не рассказывала вам о своих интересах?
— По-моему, эта сфера не особенно широка, инспектор.
— И у вас нет оснований подозревать, что в последнее время что-либо изменилось? Вы не замечаете в ней признаков нервозности?
— Я бы счел неестественным, если бы недавние события не произвели на нее никакого впечатления. На всех нас произвели. Могу я поинтересоваться, к чему эти расспросы, инспектор?
На этой стадии печатный станок остановился, и Гроувс, уже открыв рот, чтобы ответить, прислушался и явно встревожился. Однако лестница была пуста, он успокоился и сменил тему.
— Этот станок, что у вас внизу, — спросил он громко, по-деловому, — работает быстро?
— «Кениг»? Он может делать до тысячи оттисков в час.
— Печатает книги, я полагаю?
— Боюсь, он хорош только для буклетов и брошюр. Для более квалифицированной работы у меня есть «Коламбиан», но он намного медленнее, — нахмурился Старк. — Но могу я узнать, почему вы спрашиваете, инспектор? Вы хотите что-нибудь напечатать?
Гроувс ответил таким взглядом, как будто сделал какое-то открытие.
— Да-а, — неопределенно протянул он и поместил шляпу на голову. — Ладно… тогда всего вам доброго, мистер Старк. Ваше сотрудничество приветствуется, как всегда.
— Вам также всего доброго, инспектор.
Идя к дверям под взглядом книготорговца, Гроувс остановился, еще что-то наспех пролистал, поджал губы, как будто ожидал увидеть интересную книгу и обманулся, неодобрительно покачал головой, наконец, развернулся и быстро вышел.
Смотря ему вслед и радуясь, что остался один — инспектор, кажется, не собирался возвращаться, — Старк пытался понять причину его визита и каким образом, ради всего святого, его помощница может быть связана со следствием. Нужно признать, Эвелина действительно была загадочным существом, плотно закупоренной бутылкой, и взрывалась, как только кто-нибудь начинал копать ее прошлое, но он не мог себе представить, чтобы она каким-то образом была замешана в темных делах. Он знал ее лучше всех в Эдинбурге, замечал на ее лице огромную радость при виде обычного голубя, вперевалку вышагивающего по улице, или проезжающей конки; ему и в голову не могло прийти, что она способна на что-то по-настоящему дурное.
Спускаясь по узкой лестнице, он с удивлением услышал плач и встревожился, обнаружив в темноватом подвале несколько разбросанных по полу готовых брошюр. Эвелина в рыданиях скорчилась за станком.
— Что случилось? — озабоченно спросил он.
Эвелина посмотрела на него мутными глазами.
— Я дьявол, правда?
Старк нахмурился.
— Не понимаю, — сказал он, испугавшись, что она слышала его разговор с инспектором.
— Я отвлеклась, — сказала она, указывая на печатный станок. — Нужно было следить, а я отвлеклась!
Старк посмотрел на станок — лично им переделанный монстр с латунными цилиндрами и шипящими поршнями, работающий на пару, — и подошел к загрузочному лотку. Проверив спускальную доску, он увидел, что в приемнике заело лист бумаги.
— Все нормально, — сказал он ей.
— Я была невнимательна.
— Да нет же, все нормально.
— Это все из-за моей нерадивости, — повторила она. — Если там что-то сломалось, то, пожалуйста, вычтите из моего жалованья!
— Не о чем беспокоиться, Эвелина. Это ерунда — просто слегка заело.
— Вы говорите это из вежливости!
— Нет, Эвелина, пожалуйста, не ругай себя. — Он вынул смятый лист бумаги и показал ей: — Вот! Видишь?
— Но нанесенный ущерб…
— Глупости. Я исправил все за секунду.
— Я заплачу!
— В этом нет необходимости, — твердо сказал он, вытирая пальцы, и коротко подумал: а может, ему пошутить, как он часто делал, чтобы взбодрить ее? Но, посмотрев на нее, старик решил, что сегодня она что-то особенно прозрачна и тонка, и наморщил лоб. — Ты плохо себя чувствуешь? — мягко спросил он.
Пытаясь отвлечь его, она протянула ему лист бумаги, покрытый еще не высохшей краской.
— Это одна из брошюр о нервной системе, — объяснила она со слезами на глазах. — Я как раз ее печатала. Я начала читать, запустила листы и зачиталась. Слова, они…
— Взволновали тебя? — Старк знал: чтобы взволновать ее, много не нужно.
Эвелина кивнула:
— Здесь мозг сравнивают с электрической цепью и пишут, что когда он производит слишком много энергии, когда слишком много мыслей… то может перегрузиться.