Фонарщик
Шрифт:
Ее как будто ужалило.
— Вот так. — Дивясь собственной смелости, Гроувс приблизился к ней еще на дюйм, но она по-прежнему не смотрела на него. — Знаете, что они сказали? Что они сказали о вас?
Ее почти не было слышно.
— Что же они сказали?
Гроувс на свой страх и риск решил вывернуть правду.
— Якобы вы презираете их за то, что они с вами сделали, и преследуете за грехи. Вот.
Она ничего не отрицала.
Дрожащей рукой он вытащил из кармана пальто ее «контрольную по совести» и принялся размахивать ею, как саблей.
— Вы помните, как писали это, а?
Она умоляюще выставила руки, как бы пытаясь оттолкнуть улику. Он бросил в нее лист, и тот по спирали, как выпавшее птичье перо, закружился.
— Из вашего монастыря. Ваше письмо дьяволу. Вы не помните этого?
Она неотрывно смотрела на плавно падающий лист бумаги. Он рискнул подойти так близко, что его дыхание почти касалось ее.
— Вы заключили с ним договор? И по этому договору он дает вам приказы?
Она отшатнулась.
— А вы используете его для мести, так?
— Нет.
Обороняясь, она прижалась к стене.
— Когда это кончится, а? Сколько еще вам нужно, я вас спрашиваю?
— У вас нет доказательств…
— Вот как? — Гроувс смотрел на ее съежившуюся фигурку и чувствовал, что сейчас взорвется от возбуждения. — А как иначе вы назовете показания моих свидетелей? Авраама Линдсея и гражданки Лесселс? Как вы их назовете?
— Они не…
— Что?
— Они не говорили о…
— Ах, они не говорили? А вот я слышал их своими собственными ушами.
— Они не говорили! — повторила она.
— Как же это может быть? — спросил он, чуть не плюнув ей в лицо. — Вы считаете, что я лгу?
— Они бы никогда не заявили…
— Вот как? И почему же?
— Потому что они не решились бы обречь себя на проклятие, — наконец с усилием выговорила она и от напряжения чуть не рухнула на пол.
Он схватил хрупкую руку, едва не раздавив ее, и попытался удержать Эвелину. При этом он заметил, что манжета рукава слегка задралась, обнажив неестественно белую кожу запястья, которая резко контрастировала с испачканными копотью руками, и — он не смог как следует рассмотреть, так как стоял спиной к свету, — ему показалось, что там след от чего-то, от раны. И тогда, впервые за это время, их взгляды встретились. Она пришла в себя, вывернулась, опустила рукав и с вызовом посмотрела на него, словно требуя, чтобы он что-то сказал, выговорил вслух эту ужасную тайну. А он вдруг понял, что выбился из сил. Пристально глядя ей в глаза, он видел тот же ужасный блеск, что и у Воскового Человека, чувствовал, как проваливается в нее, как она поглощает его. Кровь бросилась ему в голову, язык силился произнести какие-то слова, но его словно парализовало…
Распахнулась дверь.
Он продолжал в оцепенении смотреть на нее, однако Эвелина положила этому конец. Стряхнув чары, Гроувс обернулся и увидел запыхавшегося Прингла, который смотрел на них с изумлением, и ему почему-то стало стыдно.
— В чем дело? — огрызнулся он.
— Мистер… Мистер Линдсей, сэр, — сказал Прингл, не веря, что перед ним действительно Эвелина, и не решаясь продолжать.
— Что?
— Он выехал из дома, сэр. На кебе. Вы просили сообщить.
На осмысление этого известия Гроувсу понадобилось необычайно много времени.
— Да, — сказал он наконец, как будто не ждал ничего другого. — Просил.
А на самом деле он обрадовался открывшейся возможности бежать, так как в голове у него все еще стучало и легкие были как будто опалены. Эвелина совсем не оставляла вокруг себя воздуха другим. Но он сломил ее сопротивление, ослабил для следующей атаки, уверял себя Гроувс, и, конечно, вернется, чтобы завершить сражение.
— Тогда… тогда пойдемте, — сказал он и тут же вышел вперед Прингла, который, прежде чем последовать за инспектором, бросил последний взгляд на опущенную голову Эвелины.
Канэван с недоверием смотрел на страницы.
— Все книги? — прошептал он. — Все неполные?
— У большинства не хватает каких-то станиц, у очень немногих — слов.
— Какие самые полные?
— «Наука о нервном сне», «Неврипнология» Брейда, «Практическое пособие по животному магнетизму» Теста. Все, что относится к гипнотизму и смежным предметам. Эвелина, очевидно, много читала об этом в последнее время.
— Но зачем? — спросил Канэван, боясь услышать ответ.
— Чтобы подготовиться, — ответил профессор и невесело усмехнулся. — Неужели вы не понимаете? Здесь, в этой библиотеке, ответы на все вопросы. Почему ни на одной карте нет переулка Шэндс-уайнд. Почему мы видели Зверя в тот момент, когда Эвелина, судя по всему, не могла спать. Почему выбрали именно нас. И далее почему от меня все время ускользает мое «я». Здесь, в этой мрачной библиотеке, все ответы.
Канэван в ужасе смотрел на него, не веря до конца. Тогда Макнайт взял яблоко.
— Скажите мне, что вы видите?
Канэван растерялся.
— Я… яблоко.
— А как символ? Что это?
Канэван напрягся.
— Запретный плод?
— Ответ настоящего богослова, — улыбнулся Макнайт. — Яблоко, которым змий искушал Еву. Символ всего, что нам не полагается иметь, но к чему по дерзостному безрассудству и любопытству мы все равно алчно стремимся. Образ непознаваемого, черты, которой никогда не переступить. — Он поднял яблоко и внимательно посмотрел на него. — Но это также символ закона всемирного тяготения Исаака Ньютона, не правда ли, и других неизменных научных законов. Всего того, что мы учили и, полагаем, что усвоили, — самый важный символ Просвещения. Воистину знаменательно, не так ли? Нам потребовалась не одна геологическая эпоха, зато теперь мы с большой точностью можем измерить скорость, с которой яблоко в Эдеме упадет с запретного древа.