Фонтаны на горизонте
Шрифт:
Буксируя богатую добычу, «Труд» возвращался к базе. Андерсен торжествовал. Он тщательно брился, долго рассматривал свое багрово-синее лицо с большими мешками под глазами и подмигивал себе. Гарпунер собирался, как он говорил, «отдохнуть» на берегу. Сошли на берег и Горева с Орловым.
Когда капитан пригласил ее в кино, Нина усмехнулась:
— В кино ходят влюбленные и женатые, а мы давайте погуляем по городу.
Глаза ее лукаво искрились. Сойдя на берег, Горева позволила взять себя под руку. Под вечер, возвращаясь на базу, они увидели
Трудно с ним? — неожиданно участливо спросила Горева.
Когда трезвый — тихий, работящий, — ответил Орлов, удивляясь перемене в настроении девушки.
Журба встретил Андерсена на берегу, разлучил его с собутыльником и ;погрузив в шлюпку, прошипел:
— Пойдешь еще у меня на берег один! Судно позорить! Займусь вот тобой — сразу сделаю трезвенником.
У трапа базы Горева небрежно протянула Орлову руку:
— До свидания!
Опять она была далекая и неприветливая.
На палубе Журба вытрезвлял гарпунера по методу Степанова: Андерсен спокойно стоял под душем. После этого он пил черный кофе, старался выполнить все требования боцмана. Если бы знакомые китобои с других флотилий увидели сейчас Андерсена, они были бы очень удивлены тем, что этот буйный во хмелю человек стал таким смирным.
Посоветовавшись со Степановым, Северов вызвал к себе Данилова и Ли Ти-сяна. От капитан-директора они вышли вместе. Данилов почесывал подбородок, щурил левый глаз на Ли Ти-сяна. Тот шел торжественно. Его темно-оливковое лицо с узким разрезом глаз выражало удовольствие и гордость, внутри бушевала радость. Внешне Ли Ти-сян был спокоен, даже замкнут. Он думал: «Капитан должен быть строгим и спокойным, как Северов».
– О, Ли Ти-сян теперь тоже капитан — бригадир кормовой разделочной бригады, как прежде был Данилов. А Данилов _ этот добрый бородатый русский человек, к которому Ли Ти-сян так привязался, стал бригадиром носовой площадки.
Сдав мясо и набрав недостающее количество рабочих, плавучая база «Приморье» покинула спокойную Авачинскую губу. Курилов, упражнявшийся в счете по-немецки, с тоской прислушался к шуму машины, к протяжному гудку. Ему стало грустно. Там, наверху, идет жизнь, а он лежит и как школьник зубрит:
— Айн, цвай, драй...
Он снова забубнил. Слова произносил автоматически, думая об Оленьке. «Что же она долго не идет?» — Курилов уже привык видеть девушку рядом с собой и, услышан за дверью знакомый голос, оживлялся. Лицо его прояснялось. "Сейчас войдет она, ласковая, веселая, подробно расскажет обо всех новостях. Можно будет отдохнуть от немецкого языка».
Курилов узнал от Ольги, что на озере Ханка есть черепахи, растут лотосы, что отец Оленьки — красный партизан и у него есть орден, что отца вызывал в Москву сам Климент Ефремович Ворошилов и что Оленька умеет вышивать, но вот беда: она не захватила с собой цветных ниток.
Оленька рассказала Курилову, что в клубе базы идет подготовка к вечеру самодеятельности и она будет участвовать в концерте; Степанов часто заходит к ним и требует, чтобы все было как в театре. Но разве можно этого добиться — они же ведь не настоящие артисты!
Леонтий уговаривал Оленьку что-нибудь спеть. Она отказывалась: «Врач отругает, если услышит», — но однажды уступила просьбе и вполголоса запела:
Виють витры, виють буйни,
Аж дэрэва гнуться...
Голос у нее был чистый, задушевный. Оленька пела, вся отдаваясь настроению, а Леонтий смотрел в ее такие глубокие, немного грустные в этот момент глаза, на которые опускались пушистые черные ресницы, на полные алые губы, на крепкие сильные руки, лежащие на коленях, обтянутых халатиком.
Их взгляды встретились. Оленька не отвела глаз, улыбнулась и продолжала петь. Она была довольна поручением Степанова. За Куриловым ей было приятно ухаживать и немного командовать им. Она обрывала разговоры и приказывала:
— Хватит болтать! Давайте повторим глаголы!
Курилов покорно брался за учебник.
3
Шубин повел судно на поиски китов. В полдень бочкарь заметил финвала. Его черное с синеватым отливом продолговатое тело, подобно торпеде, взрывало воду. Животное часто меняло направление. Нильсен, следивший за китом, по рябившей впереди его воде определил, что финвал гнался за косяком сельди, которая устремилась к берегу.
Шубин отдал в машинное отделение команду увеличить скорость. Берег был уже совсем близко. Раздался крик Нильсена. Шубин увидел, что гарпунер дает знак — отвернуть.
Моментально был переложен руль. Судно описало полукруг, шаркнуло килем по дну и вышло на глубину, избежав опасности сесть на мель. А кит вылетел на мелководье и остался там. Он не мог сползти назад, бился, поднимая хвостом огромные волны, и потом стал задыхаться. Огромное тело кита, облегченное в воде, давило теперь всей тяжестью на легкие. Животное постепенно замирало. Время от времени кит яростно бил по воде хвостом, но удары слабели.
Нильсен знал, что этот финвал от него не уйдет, и продолжал охоту за другим китом. Ему удалось загарпунить второго финвала.
В тот день Нильсен убил еще одного кита. Это был успех, которому могли бы позавидовать и другие гарпунеры! Правда, Граулю не везет, он все еще стоит в Петропавловске, а Андерсен промышляет. Интересно, сможет ли он, Нильсен, набить столько же, сколько и Андерсен? Ведь здесь так много китов!
После охоты «Фронт» вернулся к финвалу-самоубийце. Кит был уже мертв. По спине животного расхаживали птицы. Китобоец взял его на буксир и, стащив четырнаднатиметровую тушу с мели, доставил вместе с другими тушами к базе.