Форма. Стиль. Выражение
Шрифт:
Эти ужасные слова не в силах произнести эпически или реально драматически настроенный человек. Правда, далее идет нечто спокойное: рассказ о наследственных преступлениях в доме Эдипа (742 и сл.), но здесь уже нет и намека на какие–нибудь равновесие и спокойствие.
Сорвана пелена с окружающей жизни, и взору художника представилась сокровенная глубина мировых тайн, которые заставляют богов вредить людям и в которые нельзя долго всматриваться, так как даже Эсхил вскоре обращается от них к вышеанализированному плачу, связанному с тамошними ликами, но все же происходящему здесь, на земле. Этот неразгаданный гул второго, но уже не лазоревого, а черного, беззвездного неба и есть тот подлинный страх, который изображается Эсхилом и которого не можем вместить мы, неудачные служители Диониса. И никакого человека Эсхил не изображает, и никаких драм он
7. ПЕРВЫЕ ИТОГИ ПСИХОЛОГИИ СТРАХА И УЖАСА У ЭСХИЛА. «ПЕРСЫ» И ОБРАЗ АТОССЫ
Итак, 1) чувство страха как чувство повседневное, или, как любят выражаться, реальное, — изображено у Эсхила совсем слабо, главными признаками чего является эпико–лирическая его композиция и психологическая простота, мешающая выявлению упомянутых в начале статьи степеней сложности чувства; 2) чувство страха как мистического ужаса есть единственное, чем занят Эсхил, и всякий психологический жест для него— только символ этих запредельных устремлений. Отсюда, Эсхил или плохо изображает страх, или если хорошо, то это у него уже не «реальный» страх, а мистический ужас (в разных, конечно, степенях и оттенках).
Имея эти выводы, мы уже ничего не получим нового из анализа остальных частей «Персов».
Остановимся прежде всего на появлении Атоссы, матери Ксеркса, отправившегося под Саламин. Среди спокойного разговора ее с хором вбегает Вестник и сообщает, что «одним ударом разрушено все счастье» и что все войско персидское погибло (249–255). Далее произносится 35 стихов поочередно то Вестником, то хором; Атос–са же в течение всего этого времени молчит и не пророня–ет ни звука. А когда начинает говорить, то высказывает такие спокойные и рассудительные слова, что будто это даже не ее горе.
290–298: Давно молчу я, бедная, от горя. Несчастье так велико» что не скажешь Ни слова и не спросишь о беде. Но смертным надо бедствия сносить, Коль их послали боги. Все спокойно Нам расскажи, хоть и стонешь ты. Кто жив остался и кого оплакать Должны мы из вождей, в челе стоявших, Покинувших осиротелый строй?Этого уже достаточно, чтобы видеть, как чувствует Атосса. Здесь есть и саморефлекс (… , 290–292), и нечто вроде цитат (293–294), и какие–то вопросы, как будто по должности (296–298), и все, что угодно, но только не прямое и непосредственное выражение чувства. А когда Вестник говорит, что Ксеркс жив, то на это известие, несмотря на то что оно должно было затронуть ее не только как персиянку, но и как мать, она отвечает следующим сравнением,
300–301: Ты свет большой пролил моей семье, — Как ясный день блеснул за мрачной ночью . [202]После этого она опять умолкает и не заявляет о своем прозябании на протяжении новых 28 стихов Вестника и только после них кричит,
331: , , —соединяя с этим криком невозможный в действительном испуге и неожиданном горе вопрос о том, сколько было у греков судов (333 сл.). Мешают драматической непосредственности и новые расспросы (350–352). Но мало того. Она безмолвно слушает еще целых 80 стихов (353–432), и, после того как речь Вестника закругленно приходит к концу, она опять издает свое,
202
.
в таком стройном контексте звучащее уже как нечто официально необходимое.
И такова вся Атосса. Дальнейшее спокойствие ее вполне очевидно из пространных логических ретардаций, каково, например, место
598–602: Друзьяа также из спокойной беседы с тенью Дария, в которой драматически не видно и следов какого–нибудь ее несчастья (703–758).
Ярче изображено чувство ужаса и горя у хора и Вестника. Здесь мелькают драматически эмоциональные образы.
272–273: И трупами от злой судьбы погибших И Саламин, и окрест все полно. 274–277: Увы, о горе, скорбь, увы [203] . Так трупы близких нам Повсюду носятся в широких Одеждах по волнам…203
.
Но речи хора и Вестника в этом месте (256–289) построены симметрически, что опять расхолаживает. После каждых двух стихов сообщения Вестником хор на протяжении 3–4 стихов причитывает — и так шесть раз. Чувствительная такая симметрия еще и потому, что в повторяемые хором причитания вставляются иногда и междометия. Таковы ст. 268 и 274. Так как междометие есть внешний знак непосредственного чувства и так как междометия здесь являются среди вполне связной речи, и притом симметрически расставлены, то, следовательно, расставлены и самые чувства, т. е. они уже не чувства или не те чувства.
Относительно симметрии междометий как раз в «Персах» есть замечательное место. Прочтем его. Это все тот же хор персидских старцев оплакивает поражение своего войска.
548–583: Опустевшая, стенает Азиатская земля. Ксеркс увел людей, о горе. Ксеркс сгубил людей, о ужас. Ксеркс безумно сотворил Это все судами. Отчего же прежде Дарий Был правитель нам безвредный И любимый вождь сузян? Ведь и пеших, и матросов Темно–синие суда Увезли с собой, о горе. Корабли сгубили, ужас. Корабли — борьбой своею. И от рук ионян Сам владыка еле спасся Чрез фракийцев область диких, Как молва до нас дошла. Первыми сгибли, — о горе, Те, что оставлены были, — увы, Волей судьбы близ Кихреи. Все потонули… Рыдай же, плач Тяжкий, о бедствиях, посланных небом, Вопль подними ты, — увы. Жалобный, громкий, печальный Вопль испусти. В море носимые, — горе, Рыбам в добычу достались, — увы, Детям безгласным пучины. Плачет о муже семья; без детей Ставши, родители плачут о бедстве, Посланном с неба, — увы. В старости горе такое Слышать пришлось.Мы видим, что и в строфе и в соответствующей ей антистрофе в конце третьего стиха — (550, 560), в конце четвертого — (551, 561). В другой строфе: первый стих оканчивается на (568), второй — на (569), третий — на (570), шестой —г на , (573). Точно такая же расстановка и в соответствующих стихах антистрофы (576, 577, 578, 581). Не надо еще забывать, что междометия здесь введены в метры наряду со всеми прочими словами. Здесь, конечно, нет драматической непосредственности, если аффект распылен в строку, а чувство превращено в схему?