Формула памяти
Шрифт:
Не оставалось ничего другого, как выключить связь.
Итак, номер 57. Значит, до него уже нашлось пятьдесят шесть человек, пожелавших быть добровольцами. Интересно, как это истолковывается с точки зрения Принципа Высшей Рациональности? Во всяком случае, то обстоятельство, что он не одинок, что есть еще люди, которые так же, как и он, думают сейчас, переживают, тревожатся за судьбу экспедиции, за судьбу Юлии, снова придало сил и надежды Эрику.
Прошло еще несколько долгих часов, прежде чем Служба Информации передала новую сводку. Запуск автоматической спасательной капсулы в зону шлюзования потерпел неудачу. В настоящее время предпринимаются
Вот только теперь Эрика охватил настоящий страх. До сих пор уверенность в счастливом исходе спасательных операций не покидала его. А теперь… Теперь он был вынужден сидеть здесь, в безопасности, бессильный чем-либо помочь Юлии. Каждая минута промедления грозила ей гибелью. Ему казалось: он физически ощущал, как она задыхается там, в зоне шлюзования. Если это действительно случится, если она погибнет, он никогда не простит себе своего теперешнего бездействия.
Ну что ж, он знал, что должен сделать. Он решился.
Только один человек мог помочь ему сейчас. Член Высшего Совета Рузы, бывший Старший Наставник Эрика. Одного его слова будет достаточно, чтобы перед Эриком открылись все двери. Он поймет, он не может не понять. Ни разу за все время с тех пор, как они расстались, Эрик ничем не напоминал этому человеку о себе. И вот теперь момент наступил — только он, он один, может помочь спасти Юлию.
Эрик знал, что попасть в Высший Совет, попасть к тем, кто фактически управляет Рузой, непросто. И все-таки он верил: стоит ему назвать свое имя, и бывший Наставник вспомнит его и не пожалеет каких-то пяти минут, чтобы выслушать.
Эрик не ошибся. Член Высшего Совета действительно принял его почти сразу, как только Эрик сказал, кто он. Вслед за роботом-провожатым Эрик прошел мимо мерцающих сигнальными лампочками электронных блоков, мимо роботов, над чем-то старательно трудившихся, минул длинный коридор, поднялся наверх в кабине скоростного лифта и наконец оказался в зимнем саду, как две капли воды похожем на тот, где они встречались с Юлией. И хотя Эрик не был суеверен, это совпадение показалось ему хорошим предзнаменованием. Здесь, сидя в легком кресле, и ждал его бывший Старший Наставник. Он сильно состарился, лицо его, некогда волевое, с жестким очертанием рта, как-то словно бы усохло, увяло, и глаза, казалось, утратили свой прежний синий цвет, стали водянисто-голубыми.
— Мне уже сообщили, зачем ты пришел, — сказал Член Высшего Совета Рузы тихим, почти беззвучным голосом, — И чтобы не терять времени, скажу сразу: я ничем не в силах помочь тебе. Возможность приближения к зоне шлюзования ввиду крайней опасности для жизни категорически исключена.
Он точь-в-точь повторил слова робота, даже почти с той же механически бесстрастной интонацией, и это неприятно поразило Эрика.
— Но почему? — сказал он. — Я же готов. Меня не страшит опасность. Там же люди гибнут! Поверьте мне — я смогу! Я сумею!
— Смогу… сумею… — повторил Член Высшего Совета Рузы по-прежнему почти беззвучно, так что Эрику приходилось напрягать слух, чтобы различить произносимые им слова. — Это легко сказать. Но вся беда, дорогой Эрик, в том, что у каждого из нас есть предел возможностей, предел человеческих возможностей… Если угодно, я могу вычислить его с точностью до одной тысячной. Да он уже вычислен. Это цифры. Это не эмоции, Эрик, это точный расчет.
— Но я прошу вас, — сказал Эрик. — Разве не может быть исключений? Особых, из ряда вон выходящих случаев? Чрезвычайных обстоятельств? Вот как сейчас. Ведь еще древние говорили: исключение лишь подтверждает правила.
Старик покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Это неправда. Это было их заблуждение. Исключение никогда не подтверждает правил. Исключение разрушает правила. Вот почему мы не допускаем исключений. Никаких исключений.
— Но на наших с вами глазах гибнут люди! Да сделайте же хоть что-нибудь! Пошлите если не меня, то кого-нибудь другого, но пошлите!
— А какой в этом смысл, Эрик? Разве разумно, если вместо трех человек погибнут шесть? Разумно?
— Разумно! Неразумно! Вы все здесь прячетесь за этими словами! Я не знаю, что разумно и что неразумно, но я знаю: бывают ситуации, когда лучше пожертвовать собой, чем…
— Пожертвовать собой? — переспросил старик. — Принести себя в жертву ради другого человека? Но что значат эти слова? Разве одна жизнь может быть менее ценной, чем другая? И разве тот, ради кого была бы принесена столь ужасная жертва, кто — вольно или невольно — принял бы эту жертву, смог бы, сознавая это, прожить хоть минуту? Я не представляю себе такого. Принцип Высшей Рациональности не может допустить ничего подобного.
Эрик почувствовал, как он увязает в беседе с этим стариком, словно он пришел сюда ради того, чтобы неспешно пофилософствовать, а не ради спасения людей.
— Я последний раз прошу вас, — сказал он. — Я не могу уйти ни с чем. Не могу. — Отчаяние зазвучало в его голосе.
Старик долго молчал, полуприкрыв глаза. Потом произнес:
— Ну хорошо, я скажу. Я скажу тебе правду. Даже если бы я хотел пойти на уступку, допустить, как ты говоришь, исключение — это уже не в моих силах. Наивно было бы думать, будто я или кто-либо еще из Высшего Совета Рузы распоряжается Единой, будто достаточно одного моего слова… Нет, Эрик, нет. Процесс зашел слишком далеко, он теперь уже неуправляем, он развивается помимо нас, никто не в силах изменить его. Единая Электронная Система, этот электронный мозг Рузы, существует самостоятельно и независимо от нас. В определенном смысле мы все — ее пленники. И в этом наше счастье и наше спасение. Иначе нам было бы просто не выжить. Конечно, некогда Единая была порождением разума и рук человеческих, но с тех пор утекло слишком много времени, и она давно уже вышла из-под нашего контроля, давно уже не повинуется нам. Возможно, мы в свое время не заметили грань, которую нельзя было переходить, возможно… Но теперь уже поздно говорить об этом. У нас просто не было другого выхода. Иначе нам было бы не выжить…
— Выжить… — задумчиво повторил Эрик. — Но разве это единственная цель? И не слишком ли большую плату мы заплатили за это право — выжить?
Старик ничего не ответил, и Эрик встал.
— Ну что ж, — сказал он. — Тогда я сам. Сам.
Старик приоткрыл глаза и посмотрел на него пристальным, словно бы запоминающим взглядом водянисто-голубых глаз.
— Эрик, не делай этого, — сказал он. — Ты погибнешь. Слышишь меня? Ты погибнешь, Эрик.
Но Эрик уже не слышал его. В отчаянии, в тревоге, в бессильной ярости уходил он прочь. Решение уже созрело в его мозгу. Он не остановится ни перед чем. Все равно: если погибнет Юлия, лучше не жить и ему.