Фортуна
Шрифт:
— Ты куришь, Мортен? — спросил он, наконец, едва ли не робко.
— Почти никогда, — ответил Мортен очень серьезно и с глубоким вздохом, который долженствовал обозначать, что это была одна из многих его жертв.
Все нашли, что Мортен Крусе стал много солиднее после того, как посвятил себя богословию. Угрюмость, делавшая маленького Мортена в школе отсталым мальчиком, позже превратилась в положительность и серьезность, что как-то само собою привело его к занятиям богословием.
Он быстро выдвинулся и был назначен капелланом в городе. Сразу после назначения он обручился и намеревался повенчаться как можно скорее, так как невеста была сиротой и у нее было значительное состояние и никаких родственников.
Красивой Фредерика Андерсен, пожалуй, не была, но, замечая, как нежно она поглядывает на Мортена, мадам Крусе решила, что у нее доброе сердце и хороший характер.
Вскоре вернулся старший сын, юрист. Он пришел прямо с пристани, очень запыхавшийся, и рассыпался в извинениях, что ему не удалось встретить брата и его невесту в момент их приезда.
— Я очень, очень занят! — сказал он. — Эти собрания, знаете ли, отнимают у меня много времени! Мне нужна помощь! Тебе бы, Мортен, следовало помочь мне. Для тебя здесь найдется немало дела. Все наши рабочие живут в окрестностях фабрики.
— Ты разумеешь «Фортуну»? Но о каких собраниях ты говоришь?
— Да о рабочих! Сначала у нас было только нечто вроде кассы взаимопомощи, а теперь появились сберегательная и больничная кассы и все прочее.
— Ну, а ты какое имеешь отношение к этому? Разве ты член всех этих обществ, Педер?
— Член всех этих обществ! — воскликнула мадам Крусе. — Да ведь все эти общества — выдумка Педера! Он их и организовал!
— Ах, вот как! — сухо сказал Мортен.
Мадам Крусе немного покраснела, хотела что-то сказать, но сдержалась и, обратившись к своей будущей невестке, пригласила ее пройти в комнатку на верхнем этаже.
Как только они ушли, отец тоже поспешил скрыться, и братья остались вдвоем.
— Поздравляю тебя, Мортен! И с назначением и с невестой! Она, кажется, очень кроткая и нежная.
— Фредерика — девушка, воспитанная в строгих и разумных правилах.
— Ну да, но это же не мешает ей быть нежной!
— Столь легкомысленное слово не подходит для характеристики качеств моей невесты, и я заранее просил бы тебя…
— Полно, Мортен! Нечего ломаться! Такой тон хорош для других, а не для меня. Не воображаешь ли ты, что я, так хорошо тебя знающий, позволю себя дурачить? Здесь-то уж ты должен снимать с себя личину пастора! Уверяю тебя, в моих глазах это делает тебя только смешным.
— Мне больно, Педер, ты с первых же слов…
Но Педер уже вышел из комнаты. Мортен с минуту смотрел ему вслед, затем сел к столу, вынул записную книжечку, занес туда какие-то цифры и принялся их подсчитывать.
Юрист Педер Крусе имел репутацию человека довольно глупого, и действительно не многого добился в жизни. Зарабатывал он столько, сколько ему было нужно, и жил у родителей, так как старик очень настаивал на этом.
Будущее Педера не обещало ничего приятного. Пожалуй, ни одно учреждение или предприятие не доверило бы своих дел этому чудаковатому радикальному юристу; в суде тем более ему не поручали никаких дел. И поскольку он не имел пристрастия к вину и не отличался легкомыслием, все решили, что он просто глуп.
Но он умел заслужить доверие простого люда. Говорили, что он призывал массы к бунту. Он, человек с высшим образованием, постоянно вращался среди рабочих, помогая им сплотиться в борьбе за общие интересы, настраивал их требовать более дешевых продуктов питания и лучших жилищных условий.
За это его искренне, до глубины души, ненавидели все «порядочные люди» и не раз ругали в местной печати.
Педер Крусе был много старше Мортона, и когда последний еще ходил в школу, Педер был уже взрослым. Тем труднее было теперь Мортону поддерживать благопристойный тон пасторских сентенций; притом ведь Педер издавна не переносил духовного сословия. В газетах о нем однажды было сказано: «В его натуре безверие и легкомыслие неотделимы от политического радикализма».
Дома Педер всегда находил поддержку у матери. Старый Йорген Крусе был целиком поглощен своими делами, но мать, которая воспитывала его в далекие детские годы, позже, по мере своих способностей, старалась не отставать от старшего сына, приобщаясь и к новым познаниям его и к новым интересам, тогда как в первые годы замужества ее кругозор был довольно узок.
В юности она была продавщицей у Йоргена Крусе, когда он был еще скромным владельцем маленькой лавочки, у которого бедняки покупали свечи, и сахарный песок, и сироп. И понадобилось немало времени после того, как она родила Йоргену сына, чтобы ее стали называть «мадам», и она перебиралась из лавочки в его комнату на те часы, когда без нее в лавочке можно было обойтись.
Этот сомнительный момент в ее биографии скоро всеми был позабыт. Мадам Крусе продолжала работать вместе с мужем, и лишь когда они, наконец, добились некоторого достатка, муж стал все чаще говорить ей: «Спасибо тебе за помощь, Амалия Катерина! Посиди-ка в комнате да отдохни как следует!»
Тогда наступили хорошие дни, и тогда-то появился на свет младший сын, Мортен. Вероятно, поэтому он и был такой упитанный.
Мадам Крусе использовала это хорошее время для того, чтобы хоть чему-нибудь научиться. Очень ученой она так и не стала, но с тем большим почтением относилась она к науке вообще и тем настойчивее мечтала, чтобы оба сына получили образование.
Йорген не стал противиться, когда дело шло о старшем сыне: Педер, хрупкий бледный юноша, увлекался чтением, но когда Мортену исполнилось двенадцать лет и он должен был поступить в латинскую школу, Йорген попробовал дать отпор.
Маленький Мортен был толст, угрюм и из всех игр признавал только игру в мелочную лавочку; считал он удивительно хорошо, и именно поэтому было решено послать его учиться, — это было все-таки решено потому, что Йорген не мог устоять перед многочисленными доводами Амалии Катерины. Но прежде чем пойти в школу, маленький Мортен охотно стоял за прилавком рядом с отцом и торговал с совершенно серьезным видом. Не раз Йорген с восхищением наблюдал, как малыш уверенно развешивал табак из большого пакета, с изумительной точностью рассыпая его на порции ценою в два скиллинга.
— Да, — вздыхал теперь старый Йорген Крусе, вспоминая об этом времени. — Вот теперь он стал пастором. Оно, конечно, может и хорошо, но лавочник из него получился бы не хуже!
Мортен между тем сидел в своей комнате и подсчитывал, во что обошлось путешествие.
— Фредерика! — сказал он вошедшей в комнату невесте. — По моим подсчетам, ты должна мне три орта пятнадцать скиллингов.
В городе новому капеллану не повезло. Ему вредило то обстоятельство, что он не был новым человеком. Все знали его — толстого сына Йоргена Крусе, — и теперь, когда увидели, как он, в сутане, на кафедре, красноречиво проповедует прихожанам, очень многим, особенно тем, кто постарше, это показалось даже странным.