Фотография с прицелом (сборник)
Шрифт:
– Один вопрос. Откуда ты взял десятки адресов?
– Отвечаю. Родители, братья, сестры, жены, друзья, любовницы… Мне продолжать? Я понимаю, затея сумасшедшая, но ты сам сказал, чтоб от фонаря. Знаешь, Паша, есть такая криминальная пословица, очень мудрая. Я сотни раз убеждался в ее неотразимой справедливости!
– Ну?.. – Пафнутьев устало вздохнул.
– Я понимаю, сию пословицу ты никогда не слышал, но сейчас, вот в эту самую секунду я тебе ее произнесу. И ты вздрогнешь, Паша! Ты будешь потрясен.
– Я готов к самому страшному.
– Пословица такая. Следы всегда остаются! – свистящим шепотом проговорил Худолей.
– Да, мысль, конечно, свежая.
– Понимаю, – с горечью проговорил Худолей. – Ты, конечно, сразу подумал про отпечатки пальцев на окровавленном топоре.
– А ты?
– А я о том, что следы преступления навсегда остаются в душе злодея, в его психике, характере. Помнишь, как мы узнали убийцу по отпечатку задницы? Он целый час поджидал свою жертву на парковой скамейке, и его задница запечатлелась на ней. Помнишь, у него были разные ягодицы? Одна обильная такая, а вторая тощеватая.
– Так что там с перепиской?
– Паша, это же не заскорузлый маньяк какой-то, а вчерашний школьник. Ты же сам этим убийцам поставил диагноз. Плохая водка, дурные слова. Не может такого быть, чтобы ни один из них за десять лет ни разу не сорвался в письме на неосторожное словечко, хмельное признание, запоздалое сожаление.
– Худолей, ты представляешь, какая это работа? Мы с тобой до пенсии будем ковыряться в этих письмах!
– За неделю управимся. Раздадим студентам юрфака по десять писем на личико, пусть ищут. Им забава, а у нас улики на столе.
– А знаешь, в этом что-то есть, – неуверенно пробормотал Пафнутьев. – Только нынче письма-то не очень хранят.
– Паша, если их мамашки десятилетиями поношенные курточки проветривают…
– Все, Худолей, остановись. Сдаюсь. Только мне не понравилось слово «мамашки». Уж больно оно пренебрежительное какое-то.
– Пусть убийц не воспитывают, – ворчливо ответил Худолей. – А то ишь, надежда у них, опора в старости. А другие даже холмика могильного насыпать не могут, цветы принести некуда. Вон Евдокия по ночам с мертвой дочкой разговаривает.
– Ладно, Худолей, будь по-твоему. Назвать твою затею блестящей я, пожалуй, не смогу. Уж слишком она громоздкая какая-то. Но у нас нет другой.
– Тогда давай назовем ее выдающейся, – нашелся Худолей.
– Пусть будет так, – без особого восторга согласился Пафнутьев.
Утром в служебном коридоре Пафнутьев увидел Евдокию Ивановну, явно поджидавшую его. Она сидела на жесткой деревянной скамье как раз напротив кабинета.
– Доброе утро, Евдокия Ивановна! Давненько не виделись. У вас все в порядке?
– Хороший вопрос! – заявила женщина, проходя в дверь, которую распахнул перед ней Пафнутьев, и спросила: – Как съездили, Павел Николаевич?
– Вернулся, вот уже и хорошо. А у вас как? Есть какие-то новости?
– Ваше возвращение – главная новость. Доставили убийцу?
– Ох, Евдокия Ивановна!.. Зайцева я доставил. А убийцей его может назвать только суд.
– И я могу. Курточка помогла?
– Сработала курточка. Кстати, а как она у вас оказалась?
– Да выпросила я ее у соседки, пообещала вернуть. Сказала, что покрой хочу срисовать, вот она и поверила.
– Точно поверила?
– А какая разница? Дала ее мне на неделю, вот и ладно.
– Значит, с курточкой вы засветились, – тихонечко, как бы про себя пробормотал Пафнутьев.
– Это плохо?
– Да, не хотелось бы. Но теперь-то уж что говорить.
– Она вам еще нужна для дела-то?
– Теперь я без нее никуда. Она мне не просто нужна, а каждый день необходима.
– Ладно. – Женщина беззаботно махнула рукой. – Дело соседское, разберемся. Что-нибудь придумаю, не впервой.
– Вы только мне об этом скажите. Тут осторожнее надо действовать. Я этой курточкой Зайцева хорошо прижал.
– Вертелся?
– Да просто в шоке был.
– Значит, убийца все-таки он.
– Похоже на то.
– Что-то вы все осторожничаете, Павел Николаевич.
– А мне иначе нельзя, Евдокия Ивановна. За мной государство стоит.
– Если государство за спиной, то можно и решительнее быть, да? Или я чего-то не понимаю?
– Все вы понимаете. Но есть тут одна маленькая загогулина, как говаривал один наш президент. У вас своя колокольня, у меня своя. Вот мы с вами разговариваем, вроде прекрасно понимаем друг друга, что-то совместное затеваем, но при этом каждый сидит на своей колокольне. Так-то оно спокойнее.
– А когда спокойнее – это хорошо?
– Надежнее, Евдокия Ивановна.
– Ох, Павел Николаевич! До чего ж вы ловки в словах. Что ни скажете, мне и ответить нечего.
– Это не ловкость, Евдокия Ивановна. Я бы назвал это совестью.
– Ну, вот видите. Опять мне возразить нечего. – Женщина поднялась, чуть церемонно поклонилась, подошла к двери, взялась за ручку, повернулась и проговорила: – Извините, что без предупреждения пришла. Ну, хорошо. Свой вопрос я задала. Вернулись вы с победой, это главное. Насчет Зайцева у нас с вами разногласий нет. А остальных вы установили?
– Установил.
– Поделитесь.
– Только между нами.
– Да, конечно.
– Мастаков и Ющенко.
– Ну, что ж, Павел Николаевич, и тут у нас с вами расхождений нет. В этом мы тоже едины.
– Так вы что же, свое расследование провели?! – не то в ужасе, не то с восторгом вскричал Пафнутьев.
– Да какое там расследование. – Женщина повертела в воздухе сухонькой ладошкой. – С соседками несколькими словечками перебросилась. Фотки мы с ними еще раз перебрали, поглядели, кто с кем рядом на снимках, насколько часто, как касаются друг дружки, повспоминали, как у кого из ребят жизнь сложилась. Вот фамилии этих троих сами и выплыли.