Фотография с прицелом (сборник)
Шрифт:
Когда Пафнутьев подсовывал Зайцеву чистые листы бумаги, он прекрасно знал, что делает. Павел предвидел, какие трудности сейчас придется преодолевать простодушному арестанту.
Тот писал долго, потея и тяжко вздыхая.
Когда он закончил, Пафнутьев подошел сзади, пробежал глазами последнюю страницу и напомнил:
– Подпись и дата!
Убедившись, что Зайцев проставил в конце страницы и то и другое, Павел легко подхватил листочки и быстро прошел с ними к своему столу.
– Почерк неважный, но разобрать можно, – извиняющимся
– Не переживай! Все прекрасно читается. Если я правильно понял, то суть твоих сегодняшних показаний сводится к тому, что твоя белая форменная курточка в ту развеселую ночь была не на тебе, а на Мастакове. – Пафнутьев положил тяжелую ладонь на странички, исписанные Зайцевым. – Значит, ты утверждаешь, что Свету убивал Мастаков.
– Ну что вы такое говорите, Павел Николаевич! Как я могу подобное утверждать?!
– Послушай меня, мальчик! Тогда тебе было восемнадцать с копейками, а сейчас – под тридцать. Твои дети в школу пошли? Отвечай, когда я спрашиваю!
– Да, пошли.
– Ну так и веди себя как взрослый мужик! Твоя курточка на Мастакове. Он, видишь ли, решил в ней перед девочками покрасоваться. Что-то там у вас случилось. К этим вашим минутам мы еще подберемся, а сейчас вот о чем. Ты тут пишешь, что Мастаков добивал Свету…
– Я этого не писал!
– А я это прочитал!
Зайцев рванулся было через стол к своим страничкам.
Пафнутьев ожидал этого и успел сунуть бумагу в ящик.
– Повторяю, я прочитал то, что там написано, – проговорил Павел. – Так вот. Когда Света в предсмертном ужасе, пытаясь спастись, отталкивала Мастакова от себя, она в беспамятстве наткнулась на пуговицу, ухватилась за нее и вырвала, как говорится, с мясом. Девочка так и умерла, не разжимая кулачка. Мастаков добивал Свету, лупил камнем по голове. Фотографии черепов видел? Головы проломлены у всех троих. Про Мастакова мы с тобой все выяснили. А кого добивал ты? Катю? Машу?
– Я не могу говорить. Мне плохо. Извините.
– Что-то с памятью моей стало, все, что было не со мной, помню. Я правильно понимаю твое состояние?
– Все вы понимаете правильно. Но я никого не убивал.
– Это уже что-то новенькое. А чем же вы занимались? Гладили девочек по головкам?
– Смешно, да? Не знаю, насколько внимательно вы прочли мои письменные показания, но боюсь, что ваши поиски и находки, связанные с оборванной пуговицей на моей куртке… как бы это сказать, чтобы вас не обидеть? Не пришлось бы вам их пересмотреть.
– Продолжайте.
– Дело в том, что всю эту праздничную ночь на мне не было куртки.
– Мне это известно. Всю ночь куртка было на Мастакове. Света вырвала с корнем эту злополучную пуговицу во время схватки с ним. Вы мне лучше вот что скажите, гражданин Зайцев. Что такого обидного могла произнести Света, что он набросился на нее с булыжником?
– Она усомнилась в его мужских достоинствах.
– А они у него действительно оставляют желать лучшего?
– Мы,
– Это как же?
– Со смехом это у нее получилось, какие-то прибаутки выдала. Вот он и озверел.
– А когда он озверел, его мужские достоинства стали лучше?
– Не знаю. Это вы у него спросите.
– Обязательно спрошу. Что случилось потом?
– Когда Мастаков ударил Свету булыжником по голове, она упала. Он, видимо, решил, что девушка мертва.
– И что?
– И с перепугу закричал, мол, все, ребята, надо заметать следы!
– Вы их замели с помощью бульдозера?
– Подвернулся бульдозер. Мужик тоже был хорошо так поддатый.
– А вам не приходило в голову, что девочки могли быть живыми, что вы их хмельными своими неверными ударами только оглушили?
– Потом, под утро, пришла и такая мысль, но было уже поздно что-то предпринимать.
– Но до попытки дело не дошло?
– Светало уже, прохожие появились, могли обратить внимание – чего это мы там копаемся.
– Неловко, значит, вам было перед случайными прохожими?
– Я понимаю, сейчас это звучит дико. Тогда все воспринималось иначе. Но, наверное, можно и так сказать. Опять же поддатые мы были.
– А теперь вот такой вопрос, к делу, в общем-то, не относящийся. Сон у вас все эти десять лет был хороший?
– Сон как сон. Вполне себе нормальный.
– Девочки не снились?
– Мне не снились.
– Ни живые, ни мертвые?
– А это имеет значение, снятся они живыми или в гробах?
– Да, и очень большое.
– Какое?! – уже с вызовом спросил Зайцев.
– Всем, кому девочки не снились, я бы на месте судьи добавил лет по пять, а то и по десять.
– За что?
– За спокойную совесть. За хороший сон. Ты вообще сны видишь?
– Когда как. Это тоже относится к делу?
– Впрямую. Собаки снятся? Большие, добродушные, мохнатые такие. Снятся?
– Мне мелкие снятся. Злобные какие-то, визгливые, с острыми зубами.
– Это хорошо, – удовлетворенно проговорил Пафнутьев.
– Что же тут хорошего?
– Это значит, что совесть твоя еще не успокоилась. С грехом живешь. Водку пьешь?
– Пью.
– Это правильно.
– Впервые встречаю человека, который одобрительно относится к употреблению водки.
– Надо же как-то душу успокаивать.
– А у меня душа спокойная!
– Ошибаешься, дорогой. Очень сильно заблуждаешься. Твоя душа только мечтает о покое. Невозможно убить человека, причем вот так зверски, как это вы с приятелями проделали, и жить дальше, будто ничего не произошло. Не зря тебя злобные собаки одолевают каждую ночь. Это они совесть твою грызут.
– А я и не говорил, что они снятся мне каждую ночь!
– Каждую, – настойчиво повторил Пафнутьев. – Просто ты не все свои сны помнишь. А вот если под гипнозом окунуть тебя в твои сновидения…