Фраер
Шрифт:
Завхоз остановился, приподнял домиком брови.
– За что?
– За беспредел! Это твои козлы били меня толпой! Я уходил в побег и меня калечили мусора. Вот и выходит, что вы хуже мусоров.
Гиря посмотрел по сторонам. Крикнул:
– Клок!.. Ко мне.
Топая ногами, как конь прибежал Клок. Тихим задушевным голосом спросил:
– Игорь, звал?
Завхоз мотнул головой.
– У меня в каптёрке под столом лежит брус. Тащи его сюда.
Клок убежал, через минуту прибежал обратно. Преданно смотрел завхозу в глаза. В
Гиря мотнул головой в мою сторону.
– Отдай...Ему!
Я взял брусок в руки.
– Клок поступил как гад. Бей!
Подчиниться и ударить по приказу завхоза означало автоматически перейти на сторону козлов, помогать лагерному начальству. То же самое, что работать на запретке, или в БУРе.
Я поднял палку, бросил ему под ноги.
– Нет!
– Жаль, -сказал Гиря. Ко мне пойдёшь? Мне нужны духовые.
– Нет!- опять повторил я.
Завхоз посмотрел как на ненормального. Но все же он мне улыбнулся. Улыбки таких субъектов обычно не предвещают ничего хорошего. В них столько же людского, как и в оскале крокодила.
* * *
На следующее утро записавшись в специальной книге у дневального и сделав скорбное лицо я пошел в санчасть. Пошел, хотя лагерные старожилы говорили мне, что это бесполезно. В санчасти нет лекарств, нет обследования, нет настоящего осмотра. Освобождение от работы могут дать лишь тогда, если есть высокая температура.
В принципе так и оказалось.
Санчасть находилась в отдельно стоящем здании, попасть в которое можно было только пройдя через вахту, мимо окна ДПНК. Вывод зэков на прием к врачу тоже являлся режимным мероприятием и осуществлялся организованно. Строем.
Я подошёл к дверям санчасти. Пожилой, похожий на сморщенный гриб осужденный с повязкой на рукаве, сидел на табуретке с обратной стороны решётки.
– Курить есть?– спросил он.
Я подал ему несколько помятых сигарет.
Он открыл засов. Я оказался за решеткой в узком коридоре.
Там толпилось с десяток зэков. Было чисто и прохладно. Белые стены увешаны агитационными плакатами типа- «Мойте руки перед едой». На окнах висели белые марлевые занавески. Стоял успокаивающий запах лекарств.
Я поздоровался – мне не ответили.
Проходящий по коридору офицер в халате бросил шнырю:
– Приёма не будет. Гони всех в шею. Я устал.
Потом неожиданно добавляет:
– «Aliis inserviendo consumor».
Это был начальник санчасти майор Степанов.
Я уже слышал, что выпив, он всегда выражался на латыни- «Служа другим расточаю себя».
Чисто механически, не задумываясь, я говорю:
«Ну да!- Aquila non captat muscas,- орел не ловит мух".
Степанов несколько озадачен:
– Минутку, минутку, откуда у вас латынь?
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Майор обернулся к санитару, двинул бровями:
– Этого, ко мне!
* * *
Я зашёл в кабинете начальника санчасти.
Присел на краешек кушетки. Не отказался от предложенной сигареты.
Степанов был хоть и пьющим, но одним из самых образованных офицеров зоны. Он не только выписывал толстые медицинские журналы, но и читал их. Знал о существовании СПИДа. Читал лекции об опасности беспорядочных половых связей. Кое кого удивляли его лекции. Какие в зоне могут быть беспорядочные связи? Всё продумано и взвешенно, исключительно по любви или за деньги.
Начальник санчасти измерил мне давление, пропальпировал печень.
Спросил, почему я хожу с тростью, хромаю.
Я рассказал о побеге. Как бы невзначай упомянул доктора Бирмана,
оперировавшего меня и сделавшего всё, чтобы я не стал инвалидом. Попросил совета, как избавиться от внимания козлов. Надо было очень доверять майору медицинской службы, чтобы откровенничать с ним, и он, я видел, оценил это.
– Я вижу, что вы по природе авантюрист.- Сказал он.
– Но тюрьма не то место, где можно ставить опыты над самим собой. Вам это надо усвоить. Тут можно только попытаться остаться человеком. Идите, я дам вам направление о переводе в инвалидный отряд.
На прощанье сказал:
– Зайдите завтра к медсестре. Я пропишу вам витамины.
Типы в инвалидном отряде оказались еще те. Колоритнейшие. Большинству за сорок– почти все с морщинистыми, битыми жизнью физиономиями. Кто-то – спокойный, с первого взгляда никакой опасности не представляющий. Потом я понял, что именно такие, спокойные, – самые опасные Другие- картинно понтовитые. Третьи- себе на уме. Никогда не угадаешь, что они замышляют.
Завхоз отряда дядька лет за пятьдесят по имени Гоша. Гоша похож на белорусского полицая- коллаборациониста. Он был кривой на один глаз, и моpщинист, словно стоптанный зэковский сапог.
Жил он также, как и все козлы, в каптёрке. Там, за занавесочкой, стоял его шконарь и деревянная тумбочка, покрашенная коричневой половой краской.
В отличие от сибарита Гири, Гоша вёл спартанский образ жизни. Жрал баланду. Радовался взятке в виде пачки «Примы».
У него только один пунктик. Не любил десантников. Из-за них мотал срок. Зарезал собственного зятя, который бил об голову кирпичи. Не о свою. Об Гошину.
Виталик и Миша Колобок встретили меня как старого знакомого. Не говоря лишних слов Виталик достал из тумбочки новую футболку.
Сказал:
– С крестинами тебя.
Миша был нечаянный убийца. Виталя, неудавшийся насильник. Девушка его сексуальной мечты выпрыгнула из окна третьего этажа. Сломала ноги.
В зоне всех насильников называют взломщиками мохнатых сейфов. Среди них есть представители всех возрастов и групп населения. Это самая большая загадка для страны, где секс с женщиной стоит меньше бутылки водки.
Мишка решил с завхозом вопрос насчёт спального места. Я поселился в том же проходе, где спали Колобок и Виталик.