Фраер
Шрифт:
– Конечно. А зачем же мне тогда рисковать?
– Ну если ви так думаете, тогда вам надо сразу на гоп- стоп! А это совершенно другая статья. Запомните, молодой человек...
Следовала многозначительная пауза.
В нашем деле, главное- это исполнение. Сделайте всё красиво и тогда ви сами начнёте уважать себя. Тогда на вас не будут обижаться люди.
Я спросил Виталика.
– А это что за ископаемый мамонт?
Виталик прищурил глаза.
– Это не мамонт. Это старый каторжанин, Вова Колесо. Говорят, что когда тюрем еще не было, он уже в сарае на цепи
В миру авторитетного старичка звали Владимир Иванович Колесниченко, в прошлом он был очень авторитетным человеком, с совершенно незапятнанной уголовной репутацией.
Первый срок он получил за кражу ещё при Сталине. Следующие два срока за кассы – одну- крупного завода, а вторую- ресторана. В середине семидесятых завязал и почти двадцать лет проработал закройщиком мехового ателье.
Закройщиками с ним трудились Ося Бершацкий, уехавший потом в США, и Марк Александрович Гринберг, будущий банкир и депутат. Оба были мастерами своего дела и, разумеется, евреями.
Виталя спрашивал:
– Владимир Иванович, как ты умудрился столько лет не сидеть?
– О-ооо! Молодой человек!- Отвечал Колесо.- Я работал с такими людьми, при встрече с которыми начинало сильно биться сердце. Воровать не было никакой необходимости. У меня и так было всё.
Колесо не врал. У него действительно было всё, для того, чтобы спокойно встретить старость. Хорошая жена, большой дом. Старшая дочь была замужем за врачом и жила в Израиле. Младшая училась в местном университете и собиралась стать юристом.
Но однажды Владимир Иванович отличился. Он совершил абсолютно немотивированное ограбление близлежащего магазина. Его тут же арестовали. Семья и клиенты были в шоке.
Старшая дочь позвонила своему бывшему любовнику, который работал депутатом. Тот обратился к своим друзьям по преферансу, служившим в прокуратуре.
Владимира Ивановича Колесниченко защищал лучший адвокат города, Жора Гомербах. На суде его должны были освободить или в крайнем случае приговорить к условному сроку.
Но сучилось неожиданное. Владимир Иванович снова шокировал всех. Он назвал судью - «старой блядью». А когда та замерла, потеряв от неожиданности дар речи, ещё и «стриженой овцой»!
Эта выходка стала решающей. Колесо получил три года ИТК. В зале суда на него надели наручники.
Виталя достал из тумбочки два яблока.
– Держи, Владимир Иванович. А это тебе, Лёха. Витамины. Со свиданки осталось.
Яблоко пахло садом. Когда я был маленьким, бабушка говорила, что так пахнут ладони Бога.
Колесо не всегда разговаривал так же вежливо, как с Писей. Иногда его несло.
– Ну-ка, ну-ка...— отклячивал он нижнюю губу. Задумывался— И вдруг со злорадным предвкушением оживал: — Ах ты бес конвойный!..—Очередной посетитель, пришедший к нему за советом, уже понимал своим воспаленным перепуганным сознанием, что попал в непонятное по самые гланды. Подскакивал с корточек и испуганного таращился на старикашку, у которого синие от «перстней» пальцы были завёрнуты не только на руках, но и на ногах: — Ах ты косячная рожа, ещё рамсить вздумал!— Испуганный посетитель испарялся под гневные вопли Владимира Ивановича и восторг оторопевшей братвы.
* * *
Я зашёл в санчасть.
Медсестра Светлана Андреевна, оказалась приятной молодой женщиной лет двадцати пяти, с милыми ямочками на щеках.
Это была единственная женщина в зоне. Она казалась богиней. Ей писали письма. Многие записывались на приём к врачу, только для того, чтобы услышать её голос.
Я представил через халат её грудь. Достал из кармана яблоко.
– Спасибо!- Просто сказала она.
Моё сердце чуть не выскочило из груди от счастья.
Рядом крутился какой-то тип в очках. Потом я узнал, что это Костя, шнырь санчасти. Он мыл полы, исполнял поручения врачей. Потихонечку подворовывал сонники, за плату помогал получить освобождение от работы.
Судя по ревнивым взглядам, которые бросал очкарик, отношения у них были не самые прохладные.
Виталик курил в локалке.
– Слушай- сказал я.- Это не лагерь, это курорт. В эту медсестру можно даже влюбиться.
– Не советую,- остудил мой восторг Виталий, задумчиво пуская кольца изо рта.
– Почему?– спросил я.
– Мусора будут бить тебя так, что ты пожалеешь о том, что не влюбился в Дракона.
– Боже мой!- воскликнул я.
– И здесь тоже наблюдается классовый подход!
* * *
Пися всё- таки доигрался. Он у кого то взял деньги в долг, вовремя не отдал.
Потом решил привлечь к мероприятиям по спасению собственного здоровья, Виталика. Выйдя со свидания пригласил его пообедать вместе с ним. После совместной трапезы спросил, можно ли сказать кредиторам, что Виталик отдаст за него долг.
А он загонит на его имя передачу.
Подобревший от дегустации украинского сала Виталик, сказал, что подумает.
Тот у кого Пися взял деньги, перевёл получение долга на блатного нашего отряда по имени Заза. Пися заверил, что долг за него отдаст Виталик.
Заза и блатные подняли Виталика и Писю со шконок, вежливо попросили их подойти к ПТУ.
Я кивнул Женьке. Он выждал минуту и пошёл следом.
Колобок ровно за две минуты до этого, куда то испарился. Я уже обратил внимание на то, что он обладал способностью предвидеть опасность и оказаться от неё, как можно дальше.
Когда мы с Женькой подходили к лестнице, то судя по натянутым голосам, похожим на рычание молодых львов, дело на лестничной площадке шло к драке. Виталика держали за лацканы телогрейки. Уже был задан конкретный вопрос:
– Ну что, фраерок, деньги на бочку или в жопу заточку?
Пися, где-то на полу искал сбитую шапку. Я возник рядом с Виталиком. Схватил Зазу за грудки. Женька прижал кого то к стене. Молодые львы опешили, притихли, Заза нервно закурил, потом пошёл к блатным. Они сидели в кабинете начальника отряда. Там у них проходило заседание блаткомитета.
Женька подсел на шконку к Вове Колесо. Что-то ему сказал.
Тот кивнул головой.
– Ладно. Попытаемся найти нужные слова.
Шаркая тапочками, и протирая толстые линзы очков поплёлся в кабинет начальника отряда.