Фрагменты
Шрифт:
— Теперь я сделаю с тобой то же самое. Возьми его.
— Мне не нужно ваше лекарство, — ответила Кира.
— Я даю тебе не лекарство, — возразил Вейл, — а возможность выбирать — жизнь или смерть. Ты же хотела этого, верно? Решать за всех, что правильно, а что нет. Что справедливо и что непростительно. — Он снова протянул ей шприц, подойдя ближе и держа его, как чашу Грааля. — Иногда, чтобы помочь кому-то, приходится ранить кого-то другого. Нам это не нравится, но мы вынуждены это делать, потому что альтернатива еще хуже. Я уничтожил десять жизней, чтобы спасти две тысячи; по-моему, на лучшее соотношение
— Это нечестно.
— Это нечестно и тогда, когда мне приходится делать это, — грубо сказал Вейл. — Но дело должно быть сделано.
Кира посмотрела на шприц, на ревущего младенца, на запертую дверь, за которой ждали родители.
— Они узнают, — сказала Кира. — Они узнают, что я выберу.
— Разумеется, — ответил Вейл. — Или ты хочешь сказать, что твой выбор изменится в зависимости от того, кто о нем узнает? Законы нравственности действуют не так.
— Я говорю не об этом.
— Тогда выбирай.
Кира снова посмотрела на дверь.
— Зачем вы попросили их выйти, если они все равно узнают?
— Чтобы они не кричали на тебя, пока мы ведем этот разговор, — ответил Вейл. — Делай выбор.
— Не мне его делать.
— Десять минут назад, когда ты утверждала, что мои труды есть зло, тебя это не беспокоило, — сказал Вейл. — Ты говорила, что Партиалов необходимо освободить. Что изменилось?
— Вы знаете, что изменилось! — прокричала Кира, указывая на ревущего ребенка.
— Изменилось то, что твоя благородная мораль внезапно предстала перед лицом последствий, — произнес Вейл. — Они есть у каждого выбора. Мы имеем дело с самой настоящей угрозой вымирания человеческой расы, и выбор из-за этого становится более сложным, а последствия — более ужасными. И иногда, когда ставки настолько высоки, выбор, который раньше ты бы никогда не сделала, который в других обстоятельствах ты бы даже не рассматривала, становится единственным правильным с точки зрения морали. Это единственное, что ты можешь предпринять, а утром быть в состоянии себя терпеть. — Он вложил шприц Кире в ладонь. — Ты назвала меня тираном. Сейчас убей этого ребенка или стань тираном сама.
Кира посмотрела на шприц в своей ладони — спасение человеческой расы. Но только в том случае, если она посмеет воспользоваться им. Она убивала Партиалов в бою — какая разница?
Забрать одну жизнь, чтобы спасти другую. Спасти тысячи других или даже в конце концов десятки тысяч. В некотором отношении это было более милосердно, чем смерть, потому что Партиалы просто спали...
«Но нет, — сказала она себе. — Я не могу оправдывать это. Если я дам ребенку лекарство, то поддержу муки и заточение Партиалов — людей. Моего народа. Я не могу притворяться, будто все в порядке. Если я сделаю это, то не должна отворачиваться от того, что это такое.
В конце концов остается только это? Сделать выбор?»
Она взяла ребенка за ножку, ввела иглу и сделала инъекцию.
Глава 45
Ариэль выживала в условиях партиалской оккупации таким же образом, как она выживала всегда — оставаясь в одиночестве. Страх перед армией захватчиков согнал многих жителей Ист-Мидоу в коллективные убежища, где они собирались вместе для поддержки и запасали еду и воду.
Благодаря этому Партиалам, которые начали прочесывать город и забирать людей на эксперименты и казни, что уже стало одним и тем же, было легче их схватить.
Из-за размеров группы и издаваемого ей шума людей было просто найти и захватить. В любом случае никакое число нетренированных мирных жителей не могло бы справиться с атакой Партиалов. После того как Маркус бежал из города, Ариэль держалась отдельно от других, перемещаясь из одного дома в другой. Она ела ту еду, которую находила, и всегда была на шаг впереди ищеек. Таким образом она оставалась незамеченной и в безопасности.
Пока Партиалы не нашли ее.
С трудом дыша, Ариэль заставляла себя двигаться вперед. Она знала город как свои пять пальцев, но Партиалы были быстрее ее, а органы их чувств — более острыми. Она слышала их шаги у себя за спиной, слышала, как бьют по дороге в безжалостном ритме их тяжелые ботинки, как с каждым отчаянным вдохом преследователи приближаются.
Она метнулась влево, проскальзывая через дыру в заборе, затем резко повернула направо и снова налево, огибая другую деревянную ограду. Она ступала тише, чем Партиалы, ее шаги были не громче шепота в темноте. Задержав дыхание, она на носочках кралась по траве, стараясь не пропустить в слабом свете прутик, ветку или бутылку, на которые она могла наступить и выдать себя.
Она услышала, как мимо нее тяжело кто-то пробежал, пробравшись через дыру в заборе и дико заметавшись по двору за ним. Последовали шаги второго человека, и Ариэль кивнула.
«Еще один. Сбить со следа еще одного Партиала, и я свободна». Она беззвучно кралась вперед и почти достигла края лужайки. Дальше она проскользнет по лестнице в убежище в подвале, которое использовала раньше пару раз. Она затаится там, пока ищейки не сдадутся и не отправятся на охоту за более легкой добычей. Ей осталось только добраться до лестницы...
Шаги третьего Партиала прекратились. Он стоял почти вровень с ней, их разделяла только двойная изгородь. Ариэль замерла, не произнося ни звука и даже не дыша. Партиал сделал шаг и снова остановился. Что он делал? Но даже задаваясь этим вопросом, Ариэль каким-то образом знала на него ответ. Партиал остановился потому, что что-то заметил. И он знал, куда делась Ариэль.
Она услышала низкий смешок.
— О, а ты хороша, — фыркнул Партиал и перелетел через изгородь как раз там, где она стояла. Ариэль выругалась себе под нос и снова бросилась бежать. Все мысли о скрытности покинули ее голову, и осталась лишь гонка за выживание.
Партиал перепрыгнул через вторую изгородь и ринулся бежать за ней. Он был лишь в нескольких ярдах позади, почти достаточно близко, чтобы протянуть руку и схватить ее. Ариэль неслась вперед так быстро, как только могла, отчаянно пытаясь понять, как Партиал обнаружил ее: она вела себя тихо, скрывалась, делала все, чему научилась, и все же ей казалось, будто он знал, где она, будто у него сработало шестое чувство.