Француженки не терпят конкурентов
Шрифт:
Она повернулась боком, и впервые у нее хватило духу прямо взглянуть ему в лицо долгим испытующим взглядом. И он открыто встретил его. Миниатюрность и хрупкость Магали ставила ее в гораздо более уязвимое и беззащитное положение. И однако, выдерживая ее пристальный взгляд, Филипп выглядел почти таким же уязвимым, как если бы по собственной воле дал связать себя и лежал обнаженным в ее постели, а она размышляла, стоит ли развязывать его.
Волна возбуждения захлестнула ее. То самое возбуждение, что лишало ее самообладания. Извечная проблема. Он лишил ее самообладания. А оно было ее единственной ценностью.
Она быстро отвернулась к своему
Филипп провел легкой щетиной щеки по ее шее.
О господи. Она не могла даже представить, что ее прекрасные легкомысленные накладные локоны способны сделать ее такой уязвимой. И даже не представляла, как ей может понравиться собственная уязвимость. Как ей захочется просто склониться над этой стеклянной варочной панелью и умолять его делать с ней все, что ему угодно. Горячая плита, однако, удерживала ее в вертикальном положении. Дрожащими руками она зачерпнула пригоршню шоколадных медальонов и бросила их в ковшик.
Молоко расплескалось – таким резким оказался бросок. Его щека еще прижималась к ее шее, медленно кружа по ней, как сонный и сладострастный кот, и искры от этого кружения воспламеняли каждую клеточку ее тела, но вот он взмахнул руками и ловко стер ладонями все обжигающие ее капли.
Готовя горячий шоколад, она частенько обжигалась молочными каплями. И никогда прежде никто не избавлял ее от них.
Магали завладела его рукой, и когда их пальцы сплелись, поднесла ее к своим губам. Быстрыми поцелуями она пробежала по костяшкам его пальцев и, продлевая ощущение близости, прижалась к ним губами. Она больше не могла противиться обуревавшему ее страстному желанию.
Он словно оцепенел за ее спиной. Щека на ее шее прекратила кружение.
Когда же она отпустила его руку, чтобы помешать шоколад, он повернул голову и поцеловал ее шею мягким касанием губ, без всяких колючек. Его пальцы медленно выскользнули из ее руки и спокойными блуждающими движениями прошлись по ее нежной коже, мозолистая ладонь с тихим шорохом пробежалась по шелку и успокоились на обнаженном участке плеча.
Добавив в напиток целую ложку горьковато-сладкого какао «Вальроны», более темного, чем ее обычный шоколад, она взбила смесь до гладкости.
Его странствующий большой палец добрался до уголка ее губ, видеть которые он не мог, стоя у нее за спиной. Это легкое прикосновение вызвало у нее желание уткнуться носом в его ласковую ладонь.
– Ты не улыбаешься, – прошептал он.
Нет. Испытываемые ею чувства временно лишили ее способности улыбаться.
– Мне нравится твоя улыбка. – Его палец пощекотал уголок ее рта, словно надеялся пробудить его к жизни. – Она вызывает во мне эротическую волну, скрывающую опасные рифы.
И одна такая волна медленно поднималась в ней из каких-то глубинных и исполненных тайной жизни недр ее живота. Но никогда прежде приготовление шоколада не вызывало у нее такой улыбки. С сосредоточенной неспешностью она промешала шоколад, сделав ложкой три завершающих круга.
– Чего ты желаешь мне, Магали?
Полнейшей и откровенной беспомощности, порожденной безудержной любовью к ней.
Она
– Так ты собираешься опоить меня таинственным зельем? – Его палец пару раз пробежал по той опасной усмешке от одного до другого уголка ее губ, потом скользнул вниз к подбородку и, проскользнув по шее, успокоился в ямке с еле намеченными стрелочками ключиц.
– У тебя есть кувшинчик для шоколада? – спросила она.
Естественно, благодаря чьей-то идее рождественского подарка для лучшего кондитера такой кувшинчик стоял в глубине верхней полки одного из его шкафов. Он протянул руку над ее головой, прижавшись к ее спине, и достал изящный сосуд.
Она перелила шоколад в кувшинчик, потом плавно опустила туда узкий moulinet [106] и, быстро и ловко прокручивая между ладонями цилиндрическую деревянную рукоятку, вспенила шоколадный напиток, придав ему исключительную блестящую бархатистость.
Он внимательно следил из-за ее спины за вращением рукоятки, и Магали вдруг почувствовала спиной его дрожь. Ее движения невольно замедлились – она осознала причину дрожи, взглянув на форму рукоятки. От вспышки смущения ее руки сбились с ритма. Ей не удалось добиться идеальной пены. Она слишком распалилась.
106
Венчик, взбивалка (фр.).
Смутно понимая, что она делает, она взяла чашку, и он, отстранившись, встал в паре шагов от нее, глядя, как она наливает ему шоколад – его судьбу. На мгновение тишина стала такой полной, что Магали услышала, как вытекает густой напиток, и тихий стук поставленного на стол кувшинчика.
Аромат шоколада заполнил квартиру. Как будто сам воздух здесь уже принадлежал ей.
Стараясь успокоиться, Магали пристально смотрела на темный напиток в белой чашке. Вокруг царил полумрак, рассеиваемый лишь практичным светильником над плитой да просачивающейся сквозь большие окна уличной иллюминацией.
Обняв ладонями чашку, ощутив ее приятное тепло, Магали протянула ее Филиппу.
Грудь его бурно вздымалась, взволнованная глубокими вздохами. Он посмотрел на чашку, потом на нее. Не поднимая рук, покорно кивнул.
– Tout coup vaille… [107] – пробормотал он, переходя на «вы», – из ваших рук.
Он оказался прав. Впервые она испытывала столь эротическое ощущение. Хотя опыт для сравнения у нее был небогат. Но она полагала также, что и в будущем ей не доведется участвовать в более эротичной трапезе.
107
Была не была… (фр.)
Интересно, каков он на вкус, ее шоколад?
Она начала поднимать чашку ко рту дегустатора, нерешительно помедлила на полпути и, быстро поднеся ее к своим губам, подула несколько раз, пытаясь немного охладить напиток.
Филипп издал нечленораздельный звук, руки его сжались в кулаки. В тусклом освещении его синие глаза были почти черными.
Когда она опять поднесла чашку к его губам, он вдруг присел на край столика у окна. Закинув голову назад, он уцепился взглядом за ее глаза – так терпящий бедствие хватается за соломинку.