Французский шелк (Том 2)
Шрифт:
Вероятно, он сможет найти работу в каком-нибудь оркестре и будет обречен до конца своих дней играть в барах и дискотеках. Он мог бы гастролировать по курортным местам, выступая в гостиницах и ресторанах. Эта перспектива была настолько отвратительна, что, на миг представив ее, Джош опустился на колени и взмолился: "О боже!"
Он ненавидел тот балаган, в который превратилось министерство его отца, но в то же время ему безумно нравилось быть на виду. В этом Ариэль была права. Презирая лицемерие проводимых шоу, Джош не мог не признать, что именно благодаря им он ежевечерне выходил на сцену, садился к роялю. Это был не только стабильный заработок, но и роскошь, о которой мог только мечтать музыкант. Его аудитория была преданна и отзывчива. Играя для людей, слыша
Так что же ему делать, если вместе с Ариэль оборвется и его пусть иллюзорный, но успех в искусстве?
– Мистер Уайлд?
– Да?
– Доктор была молода и привлекательна и походила скорее на воспитательницу детского сада, нежели на работника реанимационной службы большой городской больницы.
– Как она? Она поправится?
– У миссис Уайлд начал развиваться процесс расстройства системы пищеварения - булимия, но, думаю, мы вовремя вмешались. По-видимому, она раньше была вполне здорова, пока не начала это самоистязание. При надлежащем уходе и правильной диете процесс можно остановить. Я не думаю, что в дальнейшем возникнет угроза ее здоровью и здоровью ребенка.
Джош оцепенел и тупо уставился на нее.
– Ребенка?
– Да, - с улыбкой ответила доктор.
– Ваша мачеха беременна.
***
Клэр Луиз Лоран были неведомы муки ревности. В детстве поводов для этого не возникало - никто другой не покушался на любовь и внимание матери.
С детских лет в ней развилось совершенно здоровое чувство самоуважения и собственного достоинства, что было удивительно при том воспитании, которое она получила. Клэр никогда не испытывала внутренних конфликтов и не желала походить на кого-то другого. Стремясь к самосовершенствованию, она не примеряла к себе чужую внешность, чужое достоинство и богатство.
Так что когда доселе незнакомое ей чувство ревности вдруг захлестнуло сознание, Клэр была ошеломлена, и ей стало невыносимо стыдно. Особенно от того, что объектом ревности явилась Ясмин.
– Нет, это просто божественно, - с благоговением произнес Леон, словно увидел в объективе фотокамеры настоящее чудо.
– Ты, безусловно, лучшая фотомодель, дорогая. Всегда была и останешься ею. Второй Ясмин не будет никогда.
– Ты-то понимаешь это, сладкий мой.
– Ясмин говорила с Леоном не оборачиваясь, соблазнительно виляя задом.
Облака, которые еще вчера угрожали пролиться дождем, рассеялись, и, хотя на горизонте до сих пор маячили темные контуры грозовых туч, над Роузшэрон сияло солнце, и съемочная группа собралась у кабины старого душа на лужайке. Было довольно жарко, а влажность не отступала Клэр винила в своем настроении именно эту нескончаемую, расплавляющую и тело и мозги жару, но в глубине души знала, что причина совсем в другом Ясмин до самого последнего момента скрывала свой замысел предстоящей съемки.
– Я хочу надеть вот это.
– Она извлекла откуда-то белую пижаму из прозрачного батиста.
– А я ее обыскалась, - заметила Клэр.
– Я ее спрятала.
– Этот пижамный комплект из белых панталон и легкой кофточки совсем не походил на те модели, которые обычно выбирала для демонстрации Ясмин. Она предпочитала более изысканные.
– Не простовато для тебя?
– Нет. Увидишь, как я собираюсь это преподнести, - промурлыкала Ясмин с хитрой ухмылкой.
– И как же?
– Встретимся у старого душа, и я тебе все покажу. Что ж, теперь ее секрет ясен, уныло думала Клэр, наблюдая за тем, как Ясмин выстреливала серию поз под нескончаемый треск фотокамеры, с которой носился Леон, в то время как его ассистент ловко подавал ему другие камеры и объективы, менял освещение. Ясмин сняла пижамный верх, высоко закатала панталоны, которые плотно облегали ягодицы и выгодно подчеркивали ложбинку между ними, и приняла первую позу стоя под душем спиной к камере. Затем включила кран, и вода заструилась, искорками рассыпаясь по ее черным волосам, гибким рукам, которыми она, как балерина, выделывала чудеса, создавая все новые и новые позы. Вода мягкими ручейками стекала по ее шелковистой спине. Импровизированные шортики к этому времени уже намокли и липли к ее упругим ягодицам. Тончайшая ткань обволакивала все изгибы и выпуклости, и они словно лоснились, волнуя и возбуждая Ясмин искусно управляла своим телом. Оно, словно отлаженный механизм, чутко реагировало на ее команды. Клэр хотела было возразить против откровенной сексуальности сцены, как накануне возражала против выделявшихся под тканью сосков. Но сегодня мотив ее протеста был совсем иным. Несомненно, Ясмин являла собой произведение искусства. Такое совершенство форм просто невозможно было назвать непристойным Образ, который она создавала, был эротичен, да, но это не была порнография. Это был триумф чувственности, а не пропаганда морального упадка. И было бы несправедливым исключать такую модель из каталога, тем более что картинку, представляющую саму пижаму, задумано было дать тут же, рядом с фотографией сцены под душем. Правда, не всякая женщина могла предстать в этой пижаме столь фантастично, но одна лишь ассоциация с образом Ясмин обеспечила бы продажу огромной партии Клэр, вне всякого сомнения, тоже присоединилась бы к восторженным аплодисментам, которыми Ясмин наградили зрители и участники съемки, если бы не Кассиди, глазевший на Ясмин подобно ошалевшему сексуально озабоченному подростку. Клэр зажглась гневом. Она то нервничала, то становилась рассеянной. Она ревновала. Из-за него, Кассиди, произошел этот неожиданный, непростительный, какой-то подростковый всплеск негодования. Ей следовало заставить его покинуть съемочную площадку. Но он мог бы задать справедливый вопрос "почему", и в ответ на ее замечание о том, что он всем мешает, она услышала бы лишь всеобщие заверения в обратном Ясмин, несомненно, была великолепна, но никогда раньше Клэр не испытывала такого чувства по отношению к ней. Ясмин воплощала дикую, необузданную сексуальность, и Клэр этот образ казался забавным и привлекательным. Речь, конечно же, шла не о зависти. Ведь Ясмин - просто фотомодель, позирующая перед камерой. Она находилась в своей стихии и вовсе не пыталась соблазнить Кассиди.
– Тебе нравится, Клэр?
– бросила Ясмин через плечо.
– Да, - безучастно произнесла Клэр.
– Очень мило.
Ясмин опустила руки и обернулась. Она даже не потрудилась прикрыть свою обнаженную грудь.
– Мило? Я вовсе не к этому стремилась.
– А к чему же ты стремилась?
– Это должно быть захватывающим, возбуждающим зрелищем. Может, хотя бы благодаря этому распродадутся эти чертовы пижамы, которые, честно говоря, самые безликие из того, что ты когда-либо создавала. В них нет ни стиля, ни класса, ничего. Я лишь пытаюсь внести хоть какую-то изюминку в эту модель, которая иначе обречена стать нашей самой грандиозной неудачей.
Ясмин выпалила это с такой неприязнью, что примолк даже Леон. Напряженная тишина воцарилась на съемочной площадке. Стычки между подругами бывали и раньше, но такой яростной - никогда У Клэр так сдавило грудь, что стало трудно дышать, тем не менее она повернулась к Леону и ровным голосом спросила:
– Ты все снял, что хотел?
– Думаю, да. Если только ты считаешь, что нужно сделать еще что-то...
– Он вдруг заговорил тихим голоском, с несвойственным ему подобострастием, словно боялся спровоцировать новый взрыв эмоций.
– Я вполне доверяю тебе, Леон.
– В таком случае мы закончили.
– Хорошо. Спасибо всем. На сегодня все. Увидимся за ужином.
Клэр повернулась и быстрым шагом направилась к дому, желая лишь одного оказаться в прохладном уединении своей комнаты, где она попробует справиться с нахлынувшими на нее чувствами. Уже почти у самой веранды ее догнал Кассиди.
– Зачем вы это сделали?
– Волосы его взмокли от пота. Выглядел он не менее разгоряченным и взбудораженным, чем она.