Франсуа Антон Месмер
Шрифт:
Моя дочь набросала еще один, ее портрет. На втором рисунке надо было только подрисовать крылья, и тогда рисунок становился похожим на этюд с одного из самых прекрасных ангелов Джотто или Перуджино.
Ребенок был в трансе. Оставалось выяснить, заговорит ли она.
Простое прикосновение моей руки к ее руке вернуло девочке голос; легкое приглашение подняться и походить возвратило ей движение. Только голос был жалобный и монотонный. Однако движения были больше похожи на движения автомата, чем живого создания. С открытыми
Я начал с того, что изолировал девочку, с этого момента она слышала лишь меня и отвечала только мне. Голоса отца и матери перестали доходить до нее; простое мое желание, выраженное бессловесно, одним только жестом, возвращало ребенку способность общаться с тем лицом, которое я желал ей в собеседники. Я задал ей несколько вопросов, на которые она ответила точно, четко, разумно.
Ее дяде пришла в голову одна мысль, и он попросил меня:
— Поспрашивайте ее о политике.
Повторяю: девочке было одиннадцать лет, то есть все политические вопросы были ей совершенно чужды. Почти в одинаковой степени она не представляла себе ни названия явлений, ни имена людей.
Я скрупулезно воспроизвожу протокол этого сеанса чудес, ни в малейшей степени не веря в предсказания, сделанные ребенком, предсказания, которые, как я вижу, как признаюсь себе с большим огорчением, все же исполняются. Появление способности к этим пророчествам я отношу к лихорадочному состоянию, вызванному воздействием на мозг девочки с помощью магнетизма. Я сохраняю форму диалога и все те слова, которые использовались во время сеанса магнетизма.
— Каково общественное устройство в нынешнее время, дитя мое, в стране, в которой мы живем?
— У нас, мсье, республика.
— Можете ли вы сказать, что такое республика?
— Это равное распределение прав между всеми людьми, которые составляют народ, без различия сословия, рождения, условий жизни.
Изумленные таким началом, мы переглянулись; ответы давались без малейшего колебания, как если бы она заранее их выучила наизусть.
Я повернулся к матери:
— Пойдем ли мы дальше, мадам?
Она онемела, она остолбенела…
— О, бог ты мой! Я опасаюсь, что отвечать на подобные вопросы, настолько превышающие уровень ее возраста и сознания, будет для нее слишком утомительно. Кроме того, признаюсь, — добавила она, — что ее манера отвечать ужасает меня.
Я повернулся к ребенку:
— Утомляет ли вас магнетический сон, Мари?
— Ни в коей мере, мсье.
— Вы уверены, что сможете легко ответить на мои вопросы?
— Несомненно.
— Однако эти вопросы не из тех, что обычно задают детям вашего возраста.
— Господь позволяет мне их понять.
Мы вновь переглянулись.
— Продолжайте, — сказала мать.
— Продолжайте, — с любопытством сказали все присутствующие.
— Сохранится ли теперешнее общественное устройство?
— Да, мсье, оно продлится несколько лет.
— А кто его укрепит: Ламартин или Ледрю-Роллен?
— Ни тот, ни другой.
— Будет ли у нас президент?
— Да.
— А после этого президента кто у нас будет?
— Генрих V.
— Генрих V?.. Разве вы не знаете, дитя мое, что он в изгнании?
— Да, но он вернется во Францию.
— Как это — вернется во Францию? Силой?
— Нет, с согласия французов.
— Ас какой стороны он въедет во Францию?
— Через Гренобль.
— Придется ли ему сражаться, чтобы войти?
— Нет, он приедет из Италии; из той страны переберется в Дофине, и однажды утром скажут: «Генрих V в цитадели Гренобля».
— Так, значит, в Гренобле есть цитадель?
— Да, мсье.
— Вы ее видите?
— Да, она на холме.
— А город?
— Город внизу, в глубине.
— Есть ли река в городе?
— Их даже две.
— Вода в них одинакового цвета?
— Нет, одна река белая, другая зеленая.
Мы переглянулись с еще большим удивлением, чем в первый раз. Дело в том, что Мари никогда не бывала в Гренобле. Мы не знали также, известно ли ей — в нормальном состоянии — название столицы Дофине.
— Вы уверены, что герцог Бордоский именно в Гренобле?
— Настолько, как если бы его имя было написано тут. — И она показала на свой лоб.
— Каков он из себя? Опишите его поподробнее.
— Среднего роста, довольно полный, шатен, синие глаза, волосы подстрижены так же, как у ангелов мадемуазель Мари Дюма.
— Замечаете ли вы что-нибудь особенное в его походке?
— Он хромает.
— А из Гренобля куда он пойдет?
— В Лион.
— И Лион не воспротивится его приезду?
— Сначала захотят воспротивиться, но я вижу много рабочих, которые выйдут к нему навстречу и приведут его в город.
— И не будет никаких расстрелов?
— Будет несколько, но без большого вреда.
— А где будут выстрелы?
— На дороге из Лиона в Париж.
— Через какое предместье он войдет в Париж?
— Через предместье Сен-Мартен.
— Что это даст, если Генрих V станет французским королем, коли у него нет детей и говорят, — добавил я, колеблясь, — что он не может их иметь вообще?
— О! Не он, мсье, не может иметь детей, это его жена.