Фугас
Шрифт:
Седоусый протянул:
— Да-а, очень уж твой лейтенант, наверное, в академию хотел попасть, а может, просто принципиальный был, такие тоже встречаются. Я вот помню случай…
Досказать ему не дали, загремел покрытый льдом полог палатки, в проеме показались перепачканные глиной сапоги, красное с мороза лицо замполита. Ему не удивились, никто не стал прятать стаканы:
— Садись с нами, комиссар, выпей с разведчиками.
Капитан заглянул в прозрачную бездну стакана, тронул седоусого за рукав тельняшки:
— Ты, Степаныч, заяц стреляный, поэтому коней пока попридержи. Пить больше не давай, но и спать уже не укладывай, а то будут как вареные. Через три часа выступаем. Надо держаться, пока не доберемся до комендатуры.
Замполит опрокинул в себя стакан и, закусывая на ходу, пятнистым медведем полез из палатки. Степаныч собрал посуду, убрал ее в один мешок:
— Ша, братцы! Давайте потихонечку собираться, скоро выступаем.
Подъем объявили на час раньше. Собрали палатки, загрузили в «Уралы» оставшиеся дрова, вещи, прицепили к тягачам полевые кухни. Оставленный лагерь напоминал разворошенный муравейник: на истоптанном сапогами снегу чернели проталины от палаток, тут же рыскали голодные собаки, вылизывающие консервные банки. Грязно-серая ворона задумчиво сидела на куче брошенных автомобильных покрышек, внимательно наблюдая за снующими туда и сюда людьми. Одна разведывательно-дозорная машина стояла в начале колонны, другая ее замыкала. Багровый от гнева Степаныч высунулся из люка головной машины и, перекрикивая рев моторов, стал что-то орать, стукая себя по голове и тыкая пальцем в командирскую машину. Замполит толкнул в бок дремлющего прапорщика — техника по вооружению:
— Ты поставил пулеметы на БРДМ?
Техник стал оправдываться:
— Пулеметы получил поздно ночью, да еще и в смазке, поставить не успел.
Не слушая его, замполит процедил:
— Не успел, значит. Надо было ночью разведчиков поднять, они бы сами все поставили. Теперь молись, если начнется заварушка, тебя или чехи расстреляют, или Степаныч лично к стенке поставит.
Плюнув в сторону командирской машины, Степаныч полез внутрь БРДМа. Пощелкав тумблером радиостанции, объявил:
— Ну, хлопчики, если доберемся живые, поставлю Господу самую толстую свечку.
Впереди колонны встал «уазик» военной автоинспекции, ротный дал отмашку, колонна тронулась. Степаныч пододвинул к себе цинк с патронами, стал набивать магазины. Андрей Шарапов, тот самый разведчик, который ночью не пил, сосредоточенно крутил баранку, мурлыкая себе под нос: «Афганистан, Молдавия и вот теперь Чечня оставили на сердце боль утра-а-ты». Сидящий за пулеметом Сашка Беседин, по кличке Бес, внезапно спросил:
— Андрюха, а ты ведь вчера не досказал, что с долларами-то вашими получилось?
Шарапов помолчал, потом нехотя ответил:
— Доллары оказались фальшивыми, во всяком случае, так нам объявили. Я много думал над этим, нас или чехи развели, оставив приманку, чтобы мы задержались, или… или нас просто-напросто кинули наши.
Дальше ехали молча. Степаныч, кряхтя, натянул на бушлат бронежилет, надвинул на лицо маску и полез на броню. Колонна извивалась серо-зеленой змеей, рычали моторы, стволы пулеметов хищно и настороженно смотрели по сторонам дороги. Не останавливаясь на блокпосту, пересекли административную границу с Чечней, минводские милиционеры, несущие службу и досматривающие весь транспорт, отсалютовали колонне согнутыми в локте руками.
Из открытого люка высунулся Гизатуллин, подставил сонное страдающее лицо под холодный ветерок, потом протянул Степанычу алюминиевую фляжку. Тот отрицательно покачал головой. Колонна прошла через какое-то село. Позади остался деревянный столб с расстрелянной табличкой… — юрт.
Через несколько минут двигатель БРДМа чихнул и смолк, колонна встала. К машине бежал ротный, матерился. Увидев Степаныча, замолчал. Шарапов уже копался в моторе.
— Командир, — обращаясь к Степанычу, закричал Андрей, — бензонасос навернулся, я попробую отремонтировать, но работы на час, не меньше!
— Ты вот что, товарищ майор, — сказал Степаныч, — давай ставь впереди второй бардак и уводи колонну. А нам оставь ваишный «уазик», через часок мы вас догоним. — Чуть слышно бормотнул: — Если останемся живы. Не нравится мне все это, ох, не нравится.
Снял с плеча автомат, передернул затвор, загоняя патрон в патронник. Колонна шла мимо, разведчики вылезли на броню, махали руками и автоматами. Степаныч распоряжался:
— Так, гвардейцы, расслабуха кончилась. Всем оружие зарядить, в лес не ходить, из-под прикрытия брони не высовываться, снайперов и растяжки на этой войне еще никто не отменял.
Прошло минут десять. Порвалась прокладка на крышке бензонасоса, и топливо не попадало в карбюратор. Замерзшие пальцы не слушались, и Шарапов чертыхался вполголоса.
Прапорщик-автоинспектор дремал в кабине «уазика», разведчики, привычно рассредоточившись, держали окружающую местность под прицелами автоматов. Гизатуллин остановил красные «Жигули». Водитель, молодой чеченец, пообещал привезти бензонасос с «ГАЗ-53». Степаныч переговоров не слышал, вместе с Шараповым копался в движке. Минут через пятнадцать-двадцать показался «жигуленок». Гизатуллин обрадованно потер ладони:
— Сейчас поедем.
Что-то в приближающейся автомашине не понравилось Степанычу, он спрыгнул с брони, передвигая автомат с плеча на живот. Почти одновременно с ним, не доезжая до разведчиков метров 50–70, машину занесло на скользкой дороге, и она встала боком. Приспустились стекла, и по машине разведчиков один за другим ударили огненные струи из автоматов. Маленькие жалящие пули кромсали обледенелый наст дороги, дырявили жесть «уазика», рикошетили от объятой пламенем брони. Андрей Шарапов, наполовину свесившись из люка, лежал на броне, на его спине горел бушлат. Гизатуллину очередью срезало половину черепа. Уже мертвое тело агонизировало на белом снегу, желтоватый мозг с красными, кровяными прожилками пульсировал в раскрытой черепной коробке. Прошитое автоматной очередью тело Беседина летело навстречу земле, и он медленно опускался на колени, пытаясь приподнять оружие обессилевшими руками. Степанычу перебило левую руку, посекло лицо. Зарычав, он перекатился в дорожную канаву. Кровь заливала лицо, в глазах стояли и двигались красные точки. Уходящая машина была одной из них, и он почти наугад выстрелил из подствольника. Потом, уже не слыша выстрелов, все нажимал и нажимал на спусковой крючок, не замечая, что в магазине закончились патроны, что машина горит, выбрасывая вверх острые языки пламени.
Один за другим прозвучало еще два взрыва. У красных «Жигулей» сорвало двери, они отлетели на несколько метров и догорали, чадя черным дымом. Снег под сгоревшей машиной растаял, обнажив проталины черной земли. Было тихо. Белое солнце мутно светило сквозь завесу облаков. У линии горизонта, над Грозным, висела пелена дыма, город горел.
Тишину утра разорвал шум крыльев и воронье карканье — птицы спешили за своей добычей. Хлопнула дверь «уазика», из машины выполз автоинспектор, безумными глазами оглядел разбросанные тела, чадящие машины и пополз в сторону леса, черпая снег карманами бушлата. Стоя на коленях перед мертвым Бесединым, Степаныч зубами рвал обертку бинта, не замечая, что кровь уже перестает пузыриться на его губах, застывая на морозе и превращаясь в кровавую корку.