Фугас
Шрифт:
Чеченец стоял и смотрел Женьке в лицо.
— Лезь наверх и тащи сюда деньги. Если ты пошутил и денег не найдешь, я брошу тебе гранату. Ты все понял?
Женька молча кивнул головой.
Женька пополз к стене, срывая ногти, вытащил кирпичи, вытянул из ниши маячок и активировал сигнал. Потом открыл сумку, надорвал упаковку на нескольких денежных пачках. Волоком подтянул сумку к краю, крикнул:
— Лови!
Сумка, кувыркаясь, полетела вниз.
Ворох разноцветных купюр, кружась, словно осенние листья, стал осыпаться на землю.
Женька увидел
Легко, словно птица, взмыл над крышей, и его тело с растопыренными крыльями-пальцами упало на чеченца. Ему казалось, что падал он очень долго и вот уже сейчас свинцовая струя ударит и перережет его тело.
Но ногти уже впились врагу в лицо — кожа на горле чеченца Лечи вдруг стала мокрой и скользкой от пота. Женька рвал пальцами кадык.
Женька задыхался, его силы кончались, и хотелось вцепиться зубами в горло. Другая его рука нащупала глаза истекающего смертным потом человека и под веки воткнулись пальцы, выковыривая закровяневшие глазные яблоки…
Женька услышал хрип. Однажды в детстве он слышал, что так хрипела соседская собака, которую сосед вздернул на дереве в собственном огороде.
Кто-то из поселковой шпаны прострелил собаке позвоночник. И она, перебирая передними лапами, с воем ползла домой, безжизненно волоча за собой задние лапы и оставляя кровавый след на снегу.
А через неделю у нее началась гангрена и от нее начало вонять гнилым мясом.
Тело под ним задергалось в конвульсиях, ослабло и затихло…
Несколько секунд Женька без сил лежал на груди убитого им человека. Пальцы правой руки судорожно, насмерть сжимали смятое, сломанное горло. Ободранные пальцы левой руки болели, они были в крови и какой то слизи…
К горлу подступила тошнота, и Женьку вырвало…
Где-то вдалеке послышался рокочущий звук. Он пульсировал и дрожал, сила его нарастала и приближалась.
Женька повернул голову в сторону, откуда набегала звуковая волна.
Из-за кромки горы, сверкая зеркальным блеском несущих лопастей, словно выброшенные невидимой силой, в голубой простор чистого неба вырвались сразу два вертолета. Пара Ми-24 «Крокодилы» — со скошенными вниз хищными мордами, с циллиндрическими кассетами ракет под короткими крыльями, яростно полосуя винтами горячий воздух, пронеслись над зеленкой и разошлись в разные стороны.
Серо-зеленые хищники, развернувшись, ощетинились иглами серого дыма. Ракета, сорвавшись с направляющих, ушла в сторону только им видимой цели. Ракета попала точно во двор Усмановых.
Тяжелый грохот взрыва прокатился над горами.
Взрывная волна ударила по барабанным перепонкам, оторвала Женьку от земли и бросила грудью на камни. Перед глазами закрутилась звездная карусель.
И вдруг он увидел себя со стороны. Его сознание как бы вырвалось из тела и, приподнявшись над землей, увидело горящие обломки, черные, обгорелые тела.
В голове застряла одна и та же мысль.
— Господи! Это же ведь по мне, а где же десант?..
Посеяв
На месте, где стоял дом, Женька увидел огромную яму с краями, запорошенными красной кирпичной пылью. Все остальное, что здесь когда-то было, испарилось, превратилось в красную кирпичную пыль.
Окаменев, стоял Женька над воронкой и смотрел в одну точку, не в силах сдвинуться с места. Он вдруг ощутил в себе глубокую пустоту, и все, что еще полчаса назад делало его живым человеком, потеряло смысл, стало ненужным.
Ты сам сегодня, твоя жизнь — это настоящее.
Твои дети, внуки и правнуки — будущее. Но ничего этого уже нет. Ничего больше нет, потому что ты уже умер.
А будущее даже не начиналось…
— Всевышний, я согласен со своей судьбой. Смилуйся над еще живым. Возьми меня к себе, Всевышний!
И что-то вдруг коснулось его лица. Он почувствовал легкое прикосновение женских рук.
— Марьям!..
— Нам с тобой надо жить…
Женька молча копал могилу. Сухая, каменистая земля плохо поддавалась, была тяжела, но Женька копал и копал, боясь, что если остановится, то сойдет с ума, и повторял как заклинание:
— Надо жить!.. Надо жить.
Затем он сделал в яме подкоп, как в настоящей могиле.
Аккуратно уложил в могилку окровавленные останки и засыпал землей. Выйдя со двора, он неожиданно остановился и вернулся обратно. Постелил на землю платок и стал молиться.
Шоссе было забито идущими людьми. Беженцы двигались в сторону Ингушетии, мужчины и женщины несли на руках маленьких детей, катили за собой ручные тележки с каким-то скарбом, домашними вещами. Дул холодный ветер, небо периодически проливалось холодным дождем. Женька ежился в своей куртке, болели переломанные ребра, и он опирался рукой на плечи Марьям.
Люди шли уже более двух суток. Вечером, когда темнело, останавливались и разжигали костры. Тогда кормили детей, стараясь посадить их поближе к огню, чтобы согреть.
Днем над колонной пролетали военные вертолеты. Грязно-зеленые стрекозы зависали над дорогой, и люди, боясь, что летчики пустят ракету или откроют огонь из пулеметов, как снопы, валились на землю. В черном, открытом проеме двери вертолета всегда сидел солдат с пулеметом, который внимательно рассматривал лежащие навзничь человеческие тела. Снизу были отчетливо видны огромные подошвы его сапог, а лицо терялось.
Люди отворачивали в сторону головы, боясь хоть на секунду встретиться с солдатом взглядом.
Взрослые закрывали своими телами детей. Женька прижимал Марьям к земле, накрывая ее своим телом, и чувствовал, как испуганной птицей бьется ее сердце.
РАССКАЗЫ
СОЛДАТСКАЯ МАТЬ
Посвящается матерям, чьи сыновья никогда не вернутся домой